Отцовство в опасности

Отцовство в опасности

Отцовство во всех его проявлениях - в семье, в государстве, в религиозной общине - стало другим. За ним стоит новое переживание, не свойственное предыдущим эпохам: чувство небывалого одиночества, чувство зыбкости всего общепринятого.

 Не отрицание, а бесчувствие

 Наша эпоха - время религиозного атомизма, в котором ослабевает роль религиозных корпораций, больших религиозных групп. Нет, Церковь не перестает быть собранием верных. Но люди входят в нее из мира, который уже делает их максимально обособленными. Даже в Церкви мы остаемся религиозными индивидуалистами. Делая собственный сознательный выбор - принять древние церковные каноны, мы чаще всего не ориентируемся на общепринятое мнение. Это одна сторона индивидуализма. Есть и другая. Для мыслящего «атома» не существует ни только религиозной традиции, но и всякой другой: моральной, социальной, даже гендерной. Человек, возможно, и рад был бы принять эти удобные, естественные и понятные формы человеческого общежития, но он имеет все меньше и меньше душевного опыта, которым можно эти формы наполнить. Поэтому традиционные семейные ценности (в том числе и традиционное восприятие отцовства) не отрицаются, а скорее не чувствуются. Отцовство во всех его проявлениях - в семье, в государстве, в религиозной общине - стало другим. За ним стоит новое переживание, не свойственное предыдущим эпохам: чувство небывалого одиночества, чувство зыбкости всего общепринятого. Как и всякое чувство, оно может быть по-разному истолковано. В частности, его можно заглушить, обманув себя.

 Например, мы прекрасно знаем, что русский народ давно не монархист, что он почти единодушно приветствовал отречение государя. Однако общественный строй всего XX века был пародией на традиционный патернализм, когда в роли отца народа выступала то партия, то ее генеральный секретарь. И сегодня, если обратить внимание, как подается любая встреча чиновника среднего звена с народом, несложно заметить в ней ненужный пафос. Насколько это контрастирует с действительным отношением к начальству! Без намека на сыновье чувство, на тот мистический ореол («За царя-батюшку!»), которым всегда была окружена власть.И разве не столь же явно ощущается разрыв между ролью священника в богослужении (между Тем, Кого он прообразует у престола) и тем эмпирическим батюшкой, с которым мы беседуем после службы, про которого читаем анекдоты в блогах? А ведь нынешнее священство по образованности и по моральным качествам превосходит, например, средневековое. Конечно, такая раздвоенность всегда была свойственна церковному сознанию.

 Византийский гуманист Михаил Пселл в своих поэмах воспевал служение священника, а в письмах издевался над знакомыми иеромонахами. Русский народ всегда с особым благоговением относился к священнослужителям, но в фольклоре поп - один из самых популярных карикатурных персонажей. Однако только в наше время образ священнослужителя двоится не у лицемера-интеллектуала (вроде Пселла) и не у простолюдина, но у любого верующего. По словам протопресвитера Александра Шмемана, всегда существующий в Церкви кризис «превратился в некое хроническое, нормативное состояние, в некую подспудную „шизофрению“. И „шизофрения“ эта отравляет Церковь, подкапывает саму основу церковной жизни».

А что семья?

Социологические исследования (материалы любезно предоставлены старшим научным сотрудником Научно-исследовательского института комплексных социальных исследований СПбГУ Ольгой Безруковой) показывают, что тип мышления наших молодых соотечественников, готовящихся стать отцами, довольно близок к традиционному. Девять из десяти любят детей, хотят их иметь и отрицательно относятся к прерыванию беременности. Для двух третей превыше всего стоят семейные ценности, а карьера, возможность самореализации, даже деньги остаются в тени. Они желают заботиться о ребенке наравне с матерью и убеждены, что появление ребенка не тормозит, а стимулирует профессиональный рост.

 Парадокс заключается в том, что этот акцент на семейность очень мало связан с эмоционально-психологическим наполнением брака: с любовью между супругами, между родителями и детьми. Создается впечатление, что молодые мужчины ценят семейность только как общественную функцию, а себя осознают некими винтиками в семейном механизме. Меньше половины (40,8%) считает, что любовь между родителями является необходимым условием рождения ребенка. Последняя цифра не покажется низкой, если учесть, что «любовь как ценность оказалась значимой для 4,7% из группы готовых стать отцами и ни для кого из группы, не считающих себя готовыми к отцовству».

 Показательным является также и отношение молодых мужчин к юридическому закреплению брака: значение его для большинства ничтожно. Скорее всего, за этим стоит не осознание того, что в сравнении с чувствами штамп не важен, а нежелание эти чувства проверять и подтверждать, нести за них ответственность. Заботу о ребенке потенциальные отцы также трактуют весьма односторонне. Большинство подразумевает под этим материальное обеспечение семьи. Очень интересно отношение молодых мужчин к воспитанию ребенка. Почти 4/5 опрошенных считает, что идеальный отец в первую очередь отвечает за духовное и физическое развитие своего чада. Но когда речь идет об их собственной личной готовности к этому, многие сходятся на том, что не смогут уделять ребенку достаточно свободного времени.

 В российском обществе до сих пор работает традиционная модель отцовства: четкое разделение обязанностей между матерью и отцом, в котором на отца возлагается функция поддерживать достаток в доме и моральное благополучие детей. И эта традиционная форма оказывается не наполненной любовью, предполагающей не только привязанность к человеку, но и реальные жертвы: время, душевное напряжение, творческую смекалку, которую требует искусство воспитания.

Отчуждение по-русски

До революции семейственность русского народа держалась почти исключительно на православии и на общественном ритуале: патриархальном в крестьянской семье, светском в семье дворянской. Культ семейного очага никогда не был свойственен нашему народу. На русской почве не мог появиться Чарльз Диккенс или Новалис с его семейно-мистериальным «Генрихом фон Офтердингеном». Зато русская литература блестяще описала трагизм семейной жизни и кризисные формы отцовства. Она дает нам образы добродушных и инфантильных папенек, населяющих ветшающие дворянские гнезда, глуповатых тиранов, несчастных вдовцов... Отец в русской литературе по умолчанию неполноценен, чего-то в нем все время не хватает: то властности, то авторитета, то моральных качеств. Ему можно сочувствовать, но не подражать.

 Главе семьи в России не доставало автономности, субъектности или попросту мужественности. Но он находил ее на государственной или армейской службе и, безусловно, в Церкви. Именно в этих сферах в первую очередь осуществлялся русский тип отцовства, который далее мог отобразиться и в семье, где по отношению к детям отец выступал в качестве командира, государя или духовного наставника.

 Советская власть внесла серьезные коррективы в семейный воспитательный процесс. На первый взгляд, модель, когда воспитанием ребенка занимается мать, а мужчина приносит зарплату и проверяет дневник, очень напоминает традиционную. Это не так. В тоталитарных обществах XX века была доведена до абсурда общемировая тенденция, при которой отец семейства, включаясь в государственную суперструктуру, терял пространство общения с женой и детьми. В традиционном обществе у отца и сына было общее дело: они принадлежали к одной корпорации, вместе управляли имением или трудились в поле. Все это было разрушено ко времени становления классового общества.

 В Советском Союзе такое положение усугублялось идеологической установкой на отрицание частной собственности, предельно сужавшей сферу приватности. Кроме того, государство действительно заботилось о человеке (даже если он сам этого не хотел), выступая в качестве учителя и источника морали. Не удивительно, что отцовство как социальная реальность было атрофировано. Если в послевоенный период мы имели дело с физической безотцовщиной, то к исходу советской власти - с безотцовщиной ментальной.

 Современная ситуация характеризуется двумя тенденциями. «Сегодня мы отмечаем как усиление, так и размывание традиционных установок (в том числе под воздействием религиозного воспитания),- считает Ольга Безрукова.- В этом году я провела большое исследование в среде молодых родителей с детьми, особой группой были одинокие молодые мамы или еще беременные (в центре „Жизнь“).

В большинстве случаях отцы избегают ответственности, а (по свидетельству одиноких матерей) некоторые видят свою роль в том, чтобы избавиться от ребенка любым, даже самым жестоким способом».

 На мой взгляд, тенденция к возрождению традиционного отцовства является столь же кризисным явлением, как и вторичная инфантилизация (первой была советская). И то, и другое коренится в индивидуализме и в свойственной ему отчужденности членов семьи. Обе тенденции по-своему болезненны: в первом случае делается ставка на показное благополучие, во втором - речь идет о примитивном эгоизме. Неужели общество не придумало чего-то третьего? Оказывается, придумало.

За мужское равноправие

В Санкт-Петербурге уже три года существуют папа-школы - добровольные объединения будущих или молодых отцов. Явление это не похоже ни на лекторий, ни на психологический тренинг. Его можно было бы назвать дискуссионным клубом, если бы речь шла о споре, о выяснении истины. Но задача тут другая: в общении с товарищами по счастью обрести не статус, а чувство отцовства, попытаться взглянуть на свою вторую половину как на мать, а на ее ребенка как на своего.

 По словам руководителя невской папа-группы Николая Ерёмина, «такая подготовка несет изменение традиционного стиля поведения будущего отца. Традиционный стиль воспитания мальчиков в семье - это исторически сложившаяся система взглядов, идеалов и средств родительского влияния на детей, в которой отец - ее глава и кормилец, опора и защита. В современном мире женщинам и мужчинам приходится преодолевать существующие стереотипы, адаптировать традиции семейной жизни и воспитания детей к требованиям времени.

 И если женщины приспосабливаются и успешно осваивают новые роли, то для многих мужчин изменение устоявшихся канонов порождает значительные трудности». Сегодня и до России добралась возникшая в 60-е годы на Западе тенденция к смешению мужских и женских ролей, к осознанию условности разделения между ними. Отец может и должен занимать в жизни ребенка такое же место, как мать, быть эмоционально близок к своему чаду. Для этого он еще в пренатальный период общается с «животом», участвует в родах, старается быть рядом с семьей в первые месяцы жизни малыша. Во многих западных странах такому положению дел способствуют и государственные программы. Например, в Швеции отпуск по уходу за ребенком используют более 60% мужчин.

 Такое равенство укрепляет, а не разрушает семью, оно соответствует индивидуалистическому мироощущению современного человека и потому является более честной формой социального бытия, чем искусственная консервация прежних семейных отношений. Но...

Куда христианину податься?

Православные семьи чаще воспроизводят традиционную модель с четким разграничением функций супругов: мужчина подчеркнуто мужественен, женщина женственна. Здесь существует две мало пересекающиеся плоскости: мир гинекея (греч. gynaikeios - женский), где решаются конкретные вопросы управления домашним хозяйством, воспитания детей, обустройства литургического пространства малой Церкви, и мир большой семейной политики, в котором пребывают отцы, устанавливающие законы, защищающие семью, питающие домочадцев.

 Однако такая семья успешно существует, только основываясь на непрерывной преемственности. Например, эта модель характерна для семей потомственных священников. Она хороша как образец, которому можно в той или иной степени подражать. Но считать, что подобных семей будет много, что маятник вновь качнется в сторону традиционализма, наивно: для этого у современного человека просто нет душевных ресурсов. Но и в новом (западной модели) отцовстве есть довольно сомнительная черта: оно, наделяя мужчину некоторыми свойственными женщине чертами, подвергает сомнению маскулинные качества. Дело, конечно, не в том, что общение между ним, супругой и детьми становится более эмоционально насыщенным, это как раз хорошо. Проблема в том, что один и тот же человек не может быть полноценным носителем противоположных качеств: это невозможно ни для отдельно взятого отца, ни для отдельно взятой матери.

 Как же найти меру равновесия? Думается, отношения в российской христианской семье XXI века должны основываться, в первую очередь, на естественности. Православным не нужно натягивать на себя кафтан патриархальности, но и не заигрываться в либерализм. В любящей семье с годами все потихоньку налаживается, роли определяются, супруги подстраиваются друг к другу. Следуя моделям поведения, усвоенным в детстве, они со временем перерастают их, достигая лучшего и большего. Но для этого нужен труд, иначе катастрофа неизбежна. Прислушиваясь друг к другу, к духовнику, знающему семью, а главное - к голосу Бога в себе (открывающемуся в Таинствах и молитве), можно выстроить собственную, уникальную модель семьи.

Источник: http://wu3uk.ru/style/religion/otcovstvo-v-opasnosti.html