Штрихи к анализу отцовской фигуры

Штрихи к анализу отцовской фигуры

Часть 1. Тень отца.

    «Ah dites-nous qui tient,

    Tout le monde sait comment on fait les bébés

    Mais personne sait comment on fait des papas..»

    «Ах, объясните нам, в чьей это власти.

    Все знают, как делать детей,

    Но никто не знает, как делать отцов…»

    (Stromae, «Papaoutai»)

Однажды он появляется в жизни многих из нас, но далеко не у всех, когда сквозь мощное слияние младенца и его матери, начинает проступать образ отца: иной, резкий, краткий по времени, едва уловимый, сила, вклинивающаяся в идиллию, тревожащая, агрессивная, протекционная. Образ, который для многих потерян, для многих является отсутствующим, но такой, который даже своим полным отсутствием являет себя в нашей жизни неутолимой жаждой и вечной тоской  - образ ОТЦА.

Для дочерей он становится истинным первым возлюбленным и разрушителем надежд, отношения с которым во многом закладывают их будущее счастье в любви или, наоборот, порождают их немой вопрос, почему у меня ничего не складывается с мужчинами. Для них он всегда – травма, либо потому что любовь к нему не находит отклика, либо этот отклик нарушает табу, либо он превращается в недостижимый идеал, мешающий связи с мужчиной, жажда которого влечет иных женщин во многие постели в объятья многих. Отец – любящий бог, или пожирающий  монстр-насильник, холодный идол-истукан или черная дыра в сердце. Когда отец ничтожен, дочь чувствует себя полным ничтожеством, пустой дрянью, до которого нет никому дела, когда он бьёт на ее глазах покорную мать, сердце дочери сжимается до размеров колючки репейника, чтобы потом долго или никогда не пустить больше в свою жизнь мужчину, боясь его и ненавидя, как своего отца. Когда отец силен и богат, она начинает искать такого же мужчину, или, идентифицируясь с ним, её будет устраивать послушный муж-подкаблучник. Когда отец – защитник, когда он щедр и внимателен, чуток и отзывчив, когда всегда рядом, ей легко поверить в Бога-отца, если он пьяный тайком насилует ее или безнаказанно бьет, она становится поклонницей Дьявола. Живой отец с мертвой душой порождает мертвого Бога, Бога, которого нет, и никогда не было.

Мальчики, выросшие без отца, —  печальная история. Куда им бежать с тоской по нему, с их вечной тревогой по поводу своей слабости и злого рока? Лишенные отцовского благословления, они всю жизнь ищут его где угодно: у более сильных мужчин, которым повезло, в общественных и государственных институтах, в армейской дисциплине, в Золотом Тельце или в монастыре. Иногда эта жажда приводит их в постель с мужчинами, часто они выбирают свою мать в качестве своей единственной возлюбленной, не оставляя шанса для других женщин. А кто-то однажды начинает лепить в себе отца, но в лучшем случае получается сильный мужчина, потому что отцовство и мужество – это не одно и то же. Безотцовщина играет на руку тиранам и алчущим власти, всякого рода отцам нации и великим кормчим, превращая мужчину-гражданина в раболепного и услужливого пса, обожающего своего повелителя, и готового сделать все что угодно ради кости с его стола. Чем слабее образ реального отца в жизни мальчика, тем большую власть над ним обретают отцы-суррогаты и темные разрушительные боги. Когда отец есть, но он жаден ко всем, кроме любви к самому себе, когда он держит сына за исполнителя, за свое бесхарактерное продолжение, за свой единоличный жизненный придаток, он становится кастрирующим, лишающим сына шанса на собственный путь. А сколько отцов проклинающих, бросающих, жалких!?

Из истории мы знаем, что когда-то отцы были могущественными. Они определяли развитие культуры и цивилизации, имели большие семейства, абсолютную власть: земную и духовную. Если ты был рожден без отца, то  становился безродным, проклятым сиротой, потому что никто не посадил тебя в нужное время за стол с мужчинами. Но ты мог найти себе отца в государе, в священнике, в учителе. Великие патриархальные фигуры прошлого смотрят на нас с гравюр и портретов, их заповеди и послания мы находим в книгах, их символы повсюду окружают нас. Но где отцы обитают в наши дни? Где наши отцы? Где отцы наций? Где духовные отцы? Где отцы небесные или подземные? Может быть, это тот мужчина, который называет себя моим отцом, но все время пропадает на работе и угрюм, не весел с моей матерью? Может быть, это церковный патриарх, кто изъясняется истинами, которым нет места в современной жизни? Может быть, это президент, который любит лишь подданных и свою абсолютную власть? Может это некий бородатый Бог, живущий на облаке, которое невозможно разглядеть простому смертному? Может быть, это мой босс, на которого я работаю и зарабатываю бабло, и от которого зависит выплата моих кредитов?  Может быть, отец превратился в маленькие зелёные бумажки с портретами неизвестных деятелей, живших в восемнадцатом веке за океаном, или может быть, он один из дядей, который эти бумажки печатает?

Я считаю себя счастливейшим мужчиной на свете, потому что у меня был отец. Мне пришлось, пройти определенной путь, чтобы осознать, как сильно я на него похож, и что я, в большей мере, остаюсь сыном своего отца. Мне потребовался мой, теперь уже, большой опыт работы с клиентами мужчинами, чтобы всем сердцем прочувствовать свою любовь к своему отцу, осознав как важно, что он у меня был и как много, на самом деле, он мне дал. Его нет в живых уже 14 лет, но он всегда со мной, когда я вижу слёзы мужчин и парней, у которых отцов не было. Им придется искать отца в себе или во вне, но я знаю, что все, что они найдут, все равно будет не настоящим, будет отблеском, фантомом, идеей и образом. Мой отец всегда со мной, когда я вижу мужчин, чьи отцы не любили их, унижали, подавляли, отвергали, лгали, разочаровывали, бросали, били, насиловали, я вижу, как им больно, стыдно, я чувствую, сколько гнева и агрессии, сколько безысходности и отчаяния приносят им воспоминания о богах, которые их подвели и отвергли.

В начале своей замечательной книги «Отец» Луиджи Зойя, наш современник, итальянский юнгианский аналитик, рассказывает следующее:

«Якоб был торговцем тканями  и вошел  в историю,  как отец   Зигмунда  Фрейда.

Однажды  в субботу    Якоб   прогуливался   по  Фрайбергу.  Он был  хорошо  одет,   в  новой  меховой шапке.  На  одном  из  поворотов он столкнулся с другим прохожим. Ситуация была неловкой:  тротуары  в  те  времена  были  узкими,  так  что   позволяли  только  одному  прохожему  не  наступить  в  грязь. Якоб  попробовал  сделать следующий  шаг,  но  робко,  потому что  у него  не   было  внутреннего  права  на  приоритет.  Его оппонент   оказался  быстрее и,  видимо,  воодушевленный  уверенностью   в  своем  превосходстве,  сорвал  с  Якоба  шапку  и  бросил  в  грязь,  крича: «Долой  с тротуара, еврей!»

Рассказывая этот эпизод сыну, Якоб на этом останавливается. Но  маленький Зигмунд  хотел  продолжения,  потому что  с  этого  момента  история  становилась  для  него  интересной: «А  ты,  что  сделал?»  Отец его  отвечал  спокойно: «Сошел  с  тротуара  и  подобрал  шапку».

Если  верить Джонсу, главному  биографу Зигмунда  Фрейда,  этот  факт  был  важен  для  формирования  характера  основателя  психоанализа. Отсутствие  героизма  в  человеке,  который  до  того  был  для  него абсолютным  примером  для  подражания,  ударило,  как  тяжелый  молот  по  его  сознанию.  И  решило  его  будущее».

Я также думаю сейчас об одном семилетнем мальчике, которому сейчас за сорок, и который снова и снова возвращается в своих мыслях к одному и тому же сюжету: он стоит на столе у окна, переминаясь с ноги на ногу, и смотрит в окно, провожая своего высокого, красивого, спортивного отца, который уходит на утреннюю пробежку с обнаженным торсом. Он делает это уже много раз: смотрит на удаляющуюся спину своего отца, каждый раз ожидая, что тот оглянется и возьмет его с собой, посадит на шею, дарует свою мужскую энергию и подарит шанс на будущий успех. Но отец так и не оглянулся ни разу, ни разу не взял его с собой. А как всё-таки мало надо: просто обратить свой взор, просто взять за руку, просто обнять. Но как много значит это для сына! В этом жесте отца и живет отцовство, он превращает мужчину, который дал мне жизнь, превращает супруга моей матери в моего личного бога, который будет со мной всю жизнь.

«Мужчина, который в природе не может дать жизнь, а может только сперму, как животное, может совершить прыжок вверх, к духовному измерению: он думает о сыне и создает обряды, которые делают конкретной, публично разделенной и необратимой эту творческую мысль. Если пришествие отца соответствовало проекту, способному развиться со временем, то благословение, поднятие (на руки), инициация – это отеческий проект, обращенный к сыну: второй выпуск спермы, духовный» (Л. Зойя)

Часть 2. Исчезающий патриарх.

    «Устремляясь к первичной стадии,

    психоанализ способствовал узнаванию

    матери и частной жизни, внеся вклад в  анорексию

    отца и общества.

    Теперь он должен вернуться к отцу,

    как сделал в начале Фрейд…»

    (Л. Зойя «Отец»)

Специалисты по глубинной психологии, занимающиеся проблемой отца, говорят об исчезающем отце, об обесценивании и даже смерти патриархальности. Все чаще мы можем слышать о том, что отец культурный и личностный становится рудиментом, что его функция в современном мире сводятся к добыче материальных средств для семьи, что мужчина в семье стремится быть диктатором или другом ребенку, но не отцом. Это происходит потому, что новые поколения мужчин, у которых появляются дети, попросту не знают, как быть отцами – они не получили «отцовской жезл». Более того, технический прогресс и цивилизация высоких технологий взвинчивает течение времени до такой степени, что отцам практически нечего дать своим детям, ибо они всегда безнадежно отстают от новых правил выживания в современном мире. Глобализация смешивает культуры и народы, нашим домом становится та страна, в которой мы можем себя реализовать, где есть работа и поступательное развитие. Мужчины, воспитывающие своих детей, таким образом, окончательно отрываются от корней, от предков. Слово «отечество» неотвратимо устаревает, у нас остается только родина-мать, которая нас рождает, а мы разбегаемся в разные стороны в поисках себя и лучшей доли.

В наши дни абсолютно жалкими и бессмысленными видятся попытки искусственно сохранить патриархальность государством и церковью. Ностальгия по отцам затмевает разум всякого рода собирателям нации. Сколько русских благополучно обосновалось в Европе и Америке!? Миллионы! Они вернуться назад? Что им может предложить современная Россия? Протухшие идеи великой империи, мертвые истины, а может быть, развитую экономику и перспективы, закон и справедливость? Ответ прост – ничего.

Луиджи Зойя в своей книге «Отец» подробно исследуют проблему современного отцовства, помимо глубокого исторического и культурологического анализа этой темы. Говоря о современной семье, нельзя умолчать тему воспитания детей в однополых  семьях. После вступления закона об однополых браках во Франции, я оказался в Париже. На глаза мне попался местный журнал «TÊTU» на главный странице был изображен мужчина-гей, прижимающий к своей накаченной и бритой груди младенца. Журнал был посвящен недавнему закону. Это все началось не сейчас. В семидесятых и восьмидесятых годах в Европе и США стали публиковаться фотографии мужчин с младенцами. Л. Зойя обращает внимание читателей, что мужская грудь на этих фото безволосая. Он рассматривает это как символ того, что мужчины, лишенные опыта отцовства копируют своих жен или матерей в процессе воспитания собственных детей. Современные мужчины не зная, как быть отцами, пытаются быть «хорошими матерями»: их грудь становится безволосой, почти как у женщины.

Вместе с упадком патриархальности Бог-отец все дальше от нашего понимания. По идеи для христиан фигура Иисуса Христа должна быть более близкой и понятной. Но какую истину несет Сын Бога? Разве он патриарх? Но для патриарха от слишком молод, к тому же отцов не бьют на глазах у взбешенной ненавистью толпы, не истязают до такой степени, что на теле не остается ни сантиметра неистерзанной плоти, патриарха не распинают на кресте, как разбойника. Образ Иисуса не несет в себе черты отца – он сын, друг, возлюбленный, несущий любовь и обращающейся к людям и ученикам не иначе как «други мои», «братья и сестры». Он – не патриарх, ибо призывал учеников своих оставить дома и семьи свои и последовать за ним в поисках истины, вверяя себе Богу-отцу. Иисус Христос – учитель, гуру, брат, друг. Терапевтам и аналитикам придется смириться однажды с тем, что они не смогут более держать проекции отцов своих пациентов. Мы обречены со временем стать лишь учителями, братьями или друзьями. Гуру – не отец, но, кажется, альтернативы у нас больше нет.

Параллельно с иудейской и христианской концепциями о небесном отце и земной матери, всегда существовали  доктрины, которые брали свое начало в эпоху, предшествующей эпохе патриархата, т.е. матриархата. Образы небесной матери Нут и земного бога Геба встречаются в Древнем Египте. Земной отец представлен такими богами, как Пан и Бык, подземный Аид, бог океана Посейдон. Концепции небесной и космической матери развивались в оккультных и гностических течениях. Интересно излагает альтернативную концепцию отца и матери, которую я бы назвал реверсивной, Олег Телемский во вступлении к «Книге Лилит».  Приведу некоторые отрывки, которые раскрывают, по моему мнению, суть вопроса компенсации односторонней патриархальной установки.

«Интересно отметить, что для крайне патриархальной иудейской культуры такой компенсацией стало наследование национальности исключительно по материнской линии… С одной стороны, односторенне маскулинный бог и полное господство мужской иерархии, с другой – отсутствие у мужчины возможности передать свою национальность». Здесь можно напомнить читателям, что со времен Древней Греции мать считалась всего лишь сосудом по воспроизводству дитя, — верховным считалось семя отца; яйцеклетка и ее роль была открыта лишь в девятнадцатом веке. Олег Телемский пишет, что «отождествление мужского принципа с принципом небесным – это одна из самых больших ловушек, в которых попало человечество. При такой ситуации индивидуальное сознание оказывается обречено на пассивное восприятие и следование спускаемых свыше догматов, а самые правильные и самые мудрые идеи, превратившись в догму, становятся могильными камнями индивидуации. Активное начало исходит исключительно «свыше», оплодотворяя землю и индивидуальное сознание. Но само по себе сознание не обладает автономией и, в конечном счете, низводится до статуса «раба божьего». Небо, отождествляется с мужским принципом, становится экраном для проекции авторитарного отца, директивно дающего предписания, законы и заповеди.  Человек принадлежит к небу не своими силами, но по благодати, который авторитарный хозяин наделяет тех или иных людей по своему выбору».

Авторитарный отец нации уничтожает инициативу, ответственность человека за свою жизнь. Авторитаризм в России душит проявление свободы и инакомыслия, превращая граждан не в хозяев своей земли, в послушную и безумную толпу. Авторитарный патриархат – мертвец, неспособный ничего нового привнести в сознание нации. Он отнимает будущее у молодых людей, делая их пешками в циничной игре «неизвестных отцов». Будущее развитие приносится на алтарь сиюминутной выгоде, честолюбию «избранных»  и жажде остаться в истории.

А что же несет проекция женского начала на землю. «… Женское начало оказывается сведено к статической Еве-Матери, стремящейся привязать мужской дух к земле. А поскольку и на небе его ничего не ждет, кроме отца-деспота, это удается на все сто процентов. В такой диспозиции победа «небесного отца» означает теократическое общество, лишенное какой бы то ни было индивидуальной свободы, а победа «земной матери» — к современной псевдолиберальной цивилизации потребления, где человек сводится всего лишь к функции производства и потребления. Мужчина мечется между образом «бездушного патриарха» неба и «маменькиного сынка» земли».

В свою очередь Луижи Зойя отмечает: «По сути, как Ветхий, так и Новый Завет – это бесконечный поиск Отца, который раз за разом находится, чтобы вновь быть потерянным. Эти истории заразили скрытой тоской весь Западный мир».

Таким образом, в процессе анализа мы не можем игнорировать вопрос о роли отца, причем понимание проблемы отца без учета архетипического образа усложняет ситуацию, когда он отсутствовал в семье и потребность его поиска становится чрезвычайно важной для развития. Вопрос: кто твой отец, означает, в конечном счете, кем ты являешься? Отсутствие индивидуального родителя мужского пола не способно по умолчанию аннулировать проблему отца, потому что терапия «хорошей матери» способна помочь лишь отчасти и до определенного уровня. Отцовство, будучи жизненным проектом, несет в себе проекцию в будущее. Одной из ключевых проблем моих пациентов, которые не имели отцов или их роль была незначительной (негативной), — это проблема жизненной перспективы, отсутствие жизненного проекта, сумеречное будущее.

К сожалению, тоже можно сказать о человечестве в целом. Наши телескопы смотрят в глубины космоса, наблюдая все процессы давно минувших космических эонов, иными словами, мы видим далекое прошлое. Наблюдая рождение новых звезд в гигантских газовых туманностях, мы видим «космическую мать» творящую потенциально новую жизнь. В этом смысле все новые звезды, а точнее планеты вокруг них – это яйцеклетки, миллиарды яйцеклеток, большинство из которых до конца своего жизненного цикла так и останутся безжизненными, и лишь на немногих, таких как наша планета, сможет зародиться жизнь путем оплодотворения семенем неизвестного духа, который, быть может, и является Великим праотцом.

Источник: http://www.b17.ru/article/20231/