Материнская "любовь"

Материнская "любовь"

Приезжая к родителям, живущим в другом районе в Москве, я часто встречала 50-летнего соседа по лестничной клетке, который казался мне странным: внутренне подавленный, отрешенный, какой-то пассивный и обмякший, без выраженной мужской энергии и активности в движениях. Поинтересовавшись у других соседей, я узнала, что он живет с матерью и никогда не пытался создать свою семью. После смерти матери он стал ходить на семейные обеды к соседке, которая жаловалась на его назойливое присутствие: негативно реагирует муж, да и она сама стала чувствовать, что вынуждена о нем заботиться, как раньше заботилась его мама. Я была удивлена: «Это противоестественно и так не должно быть… Но почему это есть?».

Недалеко от нас на даче живет странная «семья». Мать в возрасте 60–65 лет и ее двое детей — сын и дочь 40–45 лет. Мать получает небольшую пенсию, дети не имеют своих семей и не работают. Материально живут трудно. При этом брат и сестра какие-то странно-безвольные, с тупой покорностью ко всему, а мать — грубоватая, суетливо-энергичная, всегда готовая к окрику и скандалу.

Гуляем вечером с мужем в парке. Мое внимание привлекла пара — крупная, уверенная в себе женщина лет 55-ти и рядом с нею высокий молодой человек. В ней — жизненный тонус и энергия, а он — поникший, опустошенный, будто его внешняя, телесная оболочка не заполнена внутренним, человеческим содержанием. И опять я почувствовала сожаление и жалость.

В этих житейских историях, за «фасадом» различий в условиях жизни и биографических фактах, проглядывает общая закономерность: сильная, активная, энергичная мать — и слабые, пассивные, беспомощные дети, живущие с мамой и зависимые от нее в течение всей своей жизни.

Каждый раз, наблюдая такие случаи, я чувствовала тревожное недоумение по отношению к матери и острую жалость по отношению к взрослым сыну или дочери. Каждый раз мне хотелось протянуть им руку помощи и «оторвать» их от матери, но я останавливала себя: «Ведь рядом с ними — мать, и она должна заботиться о благе своих детей!»

Я поняла, что об этом надо говорить и писать, когда передо мной стали возникать аналогичные случаи не только в жизни, но и в профессии, в ходе психологического консультирования.

В одном из южных городов после семинара ко мне подошел мужчина зрелых лет. Он попросил принять его престарелую мать, у которой начали проявляться склеротические явления. При разговоре с ним выяснилось, что он был дважды женат, разведен и теперь живет с матерью. У них общие деньги, они вместе делают покупки, смотрят телевизор, гуляют, отдыхают на даче. И так уже около 10 лет. Когда я задала вопрос о том, есть ли у него женщина, он ответил: «Это бесполезно: с женщинами у меня не получается. Мы с мамой очень дружим, и мне с нею хорошо».

На консультации — мама с сыном-второклассником. Она заботливо снимает с него пальто, поправляет одежду, приглаживает волосы и вводит в кабинет. Жалоба: мальчик пассивен на уроках, не отвечает на вопросы учителя, хотя домашние задания готовит хорошо. Передо мною — ребенок с открыто и доверчиво распахнутыми глазами, почти не вступающий в общение. Каждый раз при моих вопросах он оборачивается к маме, как бы спрашивая ее о том, как и что надо отвечать. И за сына отвечает мать.

(В семье — отец, мать и два сына. Много лет назад старший, которого привели на консультацию, чуть не погиб по вине отца: они переходили улицу в неположенном месте, и мальчика сбила машина. Мать длительное время провела в больнице, выхаживая своего ребенка. У нее — постоянный страх за его жизнь, и отец полностью отстранен от воспитания.

(В подмосковном городе после лекции ко мне обратилась женщина средних лет с просьбой поставить диагноз снохе. В семье — дедушка, бабушка (свекровь), сын, сноха и трое их детей. Несколько лет назад сын женился против воли матери. Молодая семья жила с родителями, рождались дети, но свекровь не смирилась с таким, как она считала, «неудачным» браком сына. Длительное время, по мелочам, она третировала молодую женщину. Последняя стала сверхтревожной, боязливой, мнительной, мучилась от бессонницы. 

(Я отказалась ставить диагноз снохе, но предложила помощь молодой семье — мужу и жене. Вместо них ко мне пришла старшая женщина, мать сына. Она выразила недовольство и сказала, что в моих услугах они не нуждаются. Позже я узнала, что она нашла психиатра, и сноху положили в больницу. Затем последовал развод и лишение материнства молодой женщины.

(Через несколько лет я увидела сына моей клиентки в Москве, когда он приехал ко мне на консультацию с вопросом: «Почему у меня не получаются отношения с женщинами? Ведь я до сих пор одинок!» Вместо ответа я спросила его: «Вы живете с родителями?» Он опустил голову: «Мама часто болеет, и я не могу ее бросить…»

Примеры затянувшихся отношений матери со своим ребенком (дочерью или сыном) — чрезвычайно многочисленны, встречаются как в жизни, так и психологической практике. И поскольку слово «мама» для нас — святое, я много времени находилась во внутреннем противоречии.

• Что происходит?

• Материнство — это хорошо или плохо? Это должно быть хорошо! Кто может быть лучше матери для ребенка?

• Но я вижу и чувствую, что в некоторых случаях это — плохо и все страдают!

• Почему же это «плохо» так часто встречается в нашей жизни?

Материнство — вечная и высокая духовная ценность. Забота матери, ее тепло, поддержка, готовность к самопожертвованию и всепрощению воспеваются в культуре и религии многих народов. Где же та грань, за которой животворная материнская любовь превращается во что-то болезненное, противоестественное, жестко-эгоистичное, когда мать насыщает своего ребенка энергией и жизненными силами, сколько отнимает их у него, делая его нежизнеспособным и ослабленным?

Помощь матери и ее поддержка — это благо и свобода или это помощь-привязка, «помощь-тюрьма»? И почему с одной матерью ребенок расцветает и набирается сил, а с другой — чахнет и угасает? Почему у одних матерей — благополучные дети, имеющие свои семьи и самостоятельную жизнь, а у других — всю жизнь живущие рядом с нею в несвободе и зависимости? И почему одни становятся взрослыми, а другие остаются детьми? И какая бывает взрослость — реальная, внутренне содержательная или только ролевая, внешне играемая, «надеваемая» при уходе на работу и «сбрасываемая» при возвращении домой, к маме? И, наконец, если ребенок — слабый и испытывает страх перед взрослой жизнью, чья это проблема: стареющей матери или самого выросшего ребенка?

И, конечно же, я должна сейчас задать самый трудный, типично российский вопрос: «Что же делать?» Профессиональный опыт показывает, что такие ситуации тяжело поддаются психологической коррекции или не поддаются совсем…

Передача психологического проекта матерью происходит через создание ею для своего ребенка зоны свободы или ограничений и запретов. Свобода («Делай, что хочешь или считаешь нужным») — это трансляция матерью своего доверия ребенку. А, как известно, доверять можно хорошему, умному и сильному человеку. Именно этот посыл «считывает» ребенок через свое бессознательное начало в общении с мамой.

Согласие матери со свободой ее ребенка — это еще и признание его права на собственную жизнь. Мать передает своему ребенку примерно такое содержание: «Я живу так, как я смогла организовать свою жизнь. Но ты можешь жить по-своему, так, как сам сможешь сделать себя и свою жизнь». Здесь мать предполагает психологическое равенство себя и своего ребенка: «Я — человек и живу, как хочу. И ты — человек и можешь жить, как захочешь».

Предполагая свободу своего ребенка, мать программирует необходимость его опоры на себя, на собственную самостоятельность. Именно в этом моменте у ребенка возникает и развивается способность быть «самим собой» и строить свою жизнь по своему желанию. Такое отношение матери к своему ребенку является чрезвычайно полезным для него также в смысле формирования его психофизиологической системы самоконтроля, саморегуляции и разумной самодисциплины.

Ограничения, запреты и бесчисленные «Нельзя» — это глубинное недоверие матери к своему ребенку, непризнание за ним права на психологическое равенство с нею. Ограничения и запреты тормозят или полностью блокируют успешное развитие системы саморегуляции у ребенка, поскольку заставляют его постоянно и напряженно держать взаимосвязь с мамой («Что можно и что нельзя?»).

Это позволяет матери его контролировать и управлять им, потому что именно она выступает для ребенка главной запрещающей или разрешающей инстанцией: ребенок опирается на нее и верит ей, не опирается на себя и не верит себе. Мать в этом случае становится вынесенной вовне, субъективированной «системой регуляции» для ребенка, в которой он испытывает необходимость сейчас и будет нуждаться длительное время потом. Как видно из приведенных выше примеров, ребенок может привыкнуть к контролю матери и будет испытывать потребность в нем всю свою последующую жизнь.

Передача проекта происходит и через оздоровление или инвалидизацию ребенка.Несмотря на то, что эта единица общения матери с ребенком касается, прежде всего, его физического здоровья, здесь возникает и психологическая «подкладка» его уверенности или неуверенности в себе, формирование у него представления о себе как человеке, способном или неспособном защитить самого себя.

Оздоровление выражается часто таким образом: «Можешь ходить по лужам, только следи, чтобы вода не заливала края сапог», «Можешь ходить без шапки, но когда станет совсем холодно, накидывай капюшон». Можно заметить, что исподволь, во второй части своего обращения мать показывает своему ребенку, что он сам может защитить себя («…следи, чтобы вода не заливала края сапог», «… накидывай капюшон»). Важно подчеркнуть, что мать здесь опирается на активность ребенка и программирует эту активность: «Действуй, защищайся!»

Инвалидизация выражается в том, что мать оценивает самого ребенка как заранее не способного к самозащите: «Ты такой бледный, не заболел ли?», «Ты у меня слабенький, отдохни, я сама сделаю». Обратите внимание: «Бледный — заболел», «Слабенький — отдохни». Это — программирование матерью пассивности своего ребенка, его неумения защититься. Как мы уже говорили, такое программирование производится матерью часто неосознанно, она действительно хочет защитить своего ребенка, закрыть его собой, уберечь от всего, и от болезни тоже. В этом моменте — разгадка материнской формулы, распространенной в нашей культуре: «Мать хочет для своего ребенка только добра».

К сожалению, такая мама не принимает во внимание, что защитить своего ребенка «всегда и от всего» просто невозможно: защититься от неблагоприятных воздействий внешней среды ребенок может только сам, через собственную активность и через собственные действия. Поэтому разумная материнская формула должна звучать примерно так: «Я научу тебя защищаться, чтобы ты мог защитить себя сам, без меня».

Психологическое проектирование распространяется не только на область взаимодействий матери и ребенка, но и на его социальный статус среди друзей и сверстников, на его позицию в отношениях с людьми. Я имею в виду ситуации, в которых мать осуществляет позитивное или негативное сравнивание своего ребенка с другими детьми.

В первом случае она положительно выделяет своего ребенка: «У тебя получается лучше всех», «Ты у меня — самая красивая». В случае негативного сравнивания мать делает выбор в пользу других детей: «Все — дети, как дети, только ты у меня один такой ненормальный», «Посмотри, какая Лена — умница! Все у нее получается: она учится лучше всех, воспитанная и аккуратная. А ты у меня — не знаю что…».

В позитивном и негативном сравнивании матери своего ребенка с другими детьми проявляется механизм проецирования: если мать — уверенный в себе человек, то, как правило, она хвалит своего ребенка и позитивно выделяет его среди других детей. Если мать — человек неуверенный, ощущающий себя в чем-то хуже других людей, к своему ребенку она будет относиться так же, передавая ему свою собственную неуверенность.

Зависимость

Если же выросший у такой матери ребенок, юноша или девушка, все же построили свои семьи, в них наблюдаются определенные, типичные для таких детей, психологические трудности. Так, сын часто сохраняет зависимость от матери, физически являясь взрослым человеком, а психологически — незрелым и инфантильным ребенком. Такого молодого человека люди обычно зовут «маменькиным сынком». Если он женился на девушке мягкой, эмоциональной и слабой по характеру, старшая женщина (свекровь) сохранит и даже усилит свое влияние на сына. Он будет ориентироваться на ее мнение, спрашивать ее совета, отдавать ей деньги и т.п.

Но чаще всего такой сын выбирает в жены женщину сильную и транслирующую в любовных отношениях материнскую позицию с тем, чтобы неосознанно завершить свои отношения с матерью. В своей семье он проявляет себя противоречиво и двойственно: с одной стороны, такие мужчины высказывают требование, чтобы принимали их мужское лидерство, с другой стороны, реально они выступают зависимыми от своей жены. Женщина в результате вынуждена «подыгрывать» своему мужу: делать внешний вид, что в семье главный — он, но реально принимать решения, зарабатывать деньги, заниматься семейными делами, воспитывать детей, т.е. быть семейным лидером.

Неосознанно все же испытывая давление со стороны матери, такой сын может «сбрасывать» свое раздражение на жену, стремясь именно с нею «достроить» себя и стать взрослым и зрелым. Такое стремление часто выражается в неоправданной агрессии по отношению к жене, направленности на личное самоутверждение и даже некотором мужском самодурстве. Агрессивность такого зависимого мужа часто усиливается еще и тем обстоятельством, что подсознательно он испытывает чувство вины перед матерью за то, что ему пришлось уйти от нее к другой женщине — жене.

Может быть и другой «вариант» решения проблемы — сознательном принятии мужем лидерства своей жены. Часто такие мужчины зовут жену — мамой, при этом не обязательно она должна быть старше своего мужа. Но семьи, в которых женщина — физически и психологически старше своего мужа и в которых она лидирует, а он — беспрекословно ей подчиняется, строятся по типу детско-родительских отношений, в которых муж выступает как бы «сыном» своей жены.

Такие семьи стабильны и устойчивы, если жена — активная, энергичная женщина, сформированная по типу «старшей сестры». Он стремится получить заботу, она — заботиться. Но семьи распадаются, если рядом с незрелым мужем-ребенком оказывается такая же незрелая жена-ребенок.

Кроме инфантильности молодого мужчины и его зависимости от матери, довольно часто встречаются также инфантильные, незрелые и зависимые дочери. Таких дочерей народ называет «маменькиными дочками». Инфантильность жены проявляется в том, что она сохраняет свою зависимость от матери, которая начинает лидировать в семье молодых супругов: принимать решения, распределять деньги, воспитывать внуков как своих детей и проч.

Если молодой муж стремится к независимости, он будет бороться за свою семью, конфликтовать с тещей и стремиться «оторвать» жену от матери. В случае удачи семья сохраниться, в случае неудачи — муж уходит, а дочь с детьми остается с мамой.

Кто виноват?

Рассматривая грустные личные истории одиноких людей, часто хочется спросить: кто же виноват — мать, сын или дочь? Профессиональный опыт показывает, что на этот типично русский вопрос можно ответить так: виноваты все — и мать, и дети.

Налицо — вина матери, поскольку она не смогла построить собственную личную жизнь и вынуждена жить, как бы «паразитируя» на жизни своего ребенка, сына или дочери. Мать воспроизводит привычные для нее отношения, которые она усвоила в неполной родительской семье, а также структуру такой «семьи» — подавляющий лидер и подавляемые ведомые. Кроме того, становясь «главой» семьи, в которой ее «партнерами» выступают сын или дочь, она приобретает иллюзию, что живет семейной жизнью.

Следовательно, мать совершает две жизненные ошибки. Первая ошибка заключается в том, что она не умеет преодолеть усвоенный ею стиль отношений, не понимая и не чувствуя, что неполная «семья», в которой она выросла, скорее, не правило, а печальное исключение. Мать, которая живет, повторяя усвоенный в родительской семье опыт, обычно рассуждает так: «Моя мать была одинокой женщиной и вырастила меня без отца. И мой сын проживет один (или дочь проживет одна)». Для сравнения приведем логику рассуждения матери, которая стремится преодолеть стереотип неблагополучных отношений, в которых она воспитывалась: «Моя мать была одинокой женщиной и вырастила меня без отца. И я буду счастлива, если мой сын (или моя дочь) будет иметь семью».

Вторая ошибка матери состоит в том, что она не смогла «отпустить на свободу» своего ребенка, сына или дочь, в тот возрастной период, когда им это было необходимо. Это прежде всего подростковый возраст, когда ребенок проходит путь личностного взросления, а также период юности, когда у сына или дочери появляются собственные любовные привязанности.

Так, во время подросткового периода мать с необходимостью должна признать самостоятельность и независимость своего ребенка, несмотря на то, что она может испытывать сложные и болезненные переживания. В это время обычно матери говорят так: «Совсем перестал(а) слушаться. Делает все по-своему!». Мать говорит о стремлении к самостоятельности, наблюдаемом ею у своего ребенка, как о чем-то плохом, что нужно «пресечь в корне», хотя на самом деле быть независимым и самостоятельным хочет каждый подросток, поскольку такое стремление — основная жизненная задача его возрастного развития. Не пройдет ребенок этот период успешно, на всю жизнь может остаться зависимым и инфантильным.

В период юности, когда у сына или дочери появляются первые любовные привязанности, мать обычно говорит так: «Всю жизнь ему отдала, а он, неблагодарный, только о ней и думает!» («Всю жизнь ей отдала, а она, неблагодарная, только о нем и думает!»). Или: «И что он в ней нашел!?» («И что она в нем нашла?!»). И в этот период мать не принимает в расчет жизненной задачи своего сына и дочери, которые начинают проходить счастливый и одновременно трудный путь овладения ролью мужчины и женщины, в будущем, соответственно, отца и матери.

Нельзя говорить односторонне, обвиняя во всем только мать, которая в своем материнстве ищет путь спасения от одиночества. Конечно, тот поиск матери несет в себе черты инертности, неспособности к жизненному творчеству и материнского эгоизма, но отношения двоих всегда выступают двусторонними отношениями, в содержание которых вносят свой «вклад» два участника: и мать, и ребенок. Вполне оправданно здесь можно говорить о вине ребенка — сына или дочери. В чем же она заключается?

Сына или дочь, вступающих в период подростничества и юности, можно обвинять в том, что они не борются за себя, за свое взросление и за свою самостоятельную жизнь. В определенном смысле они пользуются матерью, ее жизненной силой и опытом, испытывая страх перед взрослением. Ведь стать взрослым — это взять на себя обязательства, усвоить социальные нормы и запреты, принять долг любви, материнства или отцовства. Это все — тяжелый ежедневный труд, исполняемый не столько по желанию и в соответствии с принципом удовольствия, сколько по чувству долга и в соответствии с принципом объективно-необходимого.

Так, подросток, стремящийся к самостоятельности и независимости, должен научиться общаться, разбираться в людях, ставить собственные цели и стремиться их достичь. Кроме этого, подросток должен разобраться в самом себе, «нарисовать» свой индивидуально-психологический портрет, сформировать свой внутренний «Образ-Я». Решить эти жизненные задачи трудно, но необходимо.

Юноша или девушка, вступая в любовные отношения, должны получить опыт заботы о другом человеке, прощения и самопожертвования. При рождении ребенка они должны научиться не столько брать, сколько отдавать, — себя, свои силы, энергию и жизненное время, — маленькому родившемуся существу. Очевидно, что физически и психологически это делать невероятно трудно, а всегда существующий соблазн скрыться от жизненных проблем «под крылышком матери» очень велик.

Вину сына или дочери, не ставших по-настоящему взрослыми, можно кратко сформулировать так: отказ от жизненного труда и осуществление выбора в сторону более легкого жизненного пути, свободного от обязательств, долга и самопожертвования, построения своей жизни по принципу «Я хочу и дай».

Несмотря на то, что внешне такие взрослые дети живут проще и легче, не обремененные заботами и расходами, они «платят» за это невероятно дорого — своим отказом от собственного будущего. Действительно, рано или поздно мать завершит свой жизненный путь и покинет своего выросшего сына (или выросшую дочь), а последних ждет пустой дом и одинокая старость. Увы, печальная судьба!

Что делать?

При поиске ответа на этот второй, типично русский вопрос, следует принять во внимание, что ситуации доминантно-инфантильного симбиоза матери и физически выросшего, но психологически незрелого ребенка (сына или дочери) очень трудно поддаются психологической коррекции. Многие психологи считают, что эти случаи вообще не могут быть изменены, т.к. на консультацию обычно приходят те выросшие дети, которые заводят семьи. Сыновья и дочери, остающиеся жить с матерью на протяжении всей жизни, к психологу обычно не обращаются. Но и вступающие в брак выросшие дети идут на консультацию очень поздно, когда возникающие трудности становится невыносимыми, особенно если молодая семья начинает жить в одном доме со старшей женщиной — тещей или свекровью.

Трудность разрешения проблем взаимодействия выросших детей и матери состоит также в том, что на психологическую консультацию почти никогда не приходят все участники семейной драмы. Чрезвычайно редко приходит молодой муж и практически никогда не приходит мать. Увы, это так. Но в жизни нет ничего непреодолимого, и бороться надо всегда, — за себя, свою семью и своих детей.

Поэтому ответы на вопрос «Что делать» формулируются мною отдельно для одинокой матери, воспитывающей ребенка без мужа; ребенка в подростковом и юношеском возрасте; снохи, имеющей «тяжелую» свекровь; молодого мужчины, который воспитывался одинокой матерью и женился; зятя, имеющего «тяжелую» тещу, воспитавшей без мужа его жену и, наконец, дочери, которая воспитывалась одинокой матерью и вышла замуж.

Источник: http://woman-practik.at.ua/blog/materinskaja_quot_ljubov_quot/2012-02-01-80