Открытое письмо молодому человеку о науке жить (Андрэ Моруа)

Мне восемьдесят лет, вам двадцать. От всех, кто вас знает, я слышал о вас много хорошего. И вот вы спрашиваете у меня совета, как строить свою жизнь, иначе говоря, просите написать вам «воспитательное письмо», как в бальзаковской «Лилии долины» или «Вильгельме Мейстере» Гёте. Не скрою, просьба ваша доставила мне удовольствие. Я не ищу популярности, мне претит модный псевдофилософический жаргон нынешних интеллектуалов. Я опасался, что у меня нет шансов найти общий язык с молодым поколением, — ведь в юности людей ослепляет словесная мишура. Ваша просьба растрогала меня и придала мне силы. Попытаемся же вместе разобраться в том, что представляет собой окружающий нас мир.

Но прежде всего я прошу вас раз и навсегда выкинуть из головы надуманный неоромантический пессимизм, отравивший целое поколение. Вам внушили, что мир абсурден. Что это значит? Высказывание абсурдно, если оно противоречит доводам рассудка. Закон абсурден, если он оскорбляет здравый смысл. Но утверждение, что все кругом абсурдно, — абсурд. Мир таков, каков он есть. Он не подчиняется ни доводам рассудка, ни здравому смыслу. Мир -исходная точка, некая данность. А как же иначе? Трудно предположить, чтобы мир был создан единственно для удовлетворения наших потребностей. Это было бы чудом из чудес. Мир нейтрален. Он не дружествен и не враждебен человеку. Вам внушили, что человек рождается для того, чтобы умереть, и что вы должны всю жизнь терзаться этой мыслью. Чего ради? Смерть — не факт сознания. «Смысл раздумий о смерти в том, что они лишены смысла», — писал Монтерлан. Смерть близких людей потрясает нас. А наша собственная? Бояться ее — значит представлять себе и мир, где мы есть, и мир, где нас нет. Эти два образа несовместимы.

Вам внушили, что мы живем на краю пропасти и что сознание смертельной опасности отнимает у нас последние крохи разума. Но люди всегда жили на краю пропасти, и это не мешало им любить, трудиться, созидать. Почему бы вам не последовать их примеру? Мне возразят: «Все изменилось. Людей прошлого поддерживала вера. К тому же им в отличие от нас не грозила опасность погибнуть вместе с планетой, на которой они живут». А кто мешает верить и вам? Боги умерли? Думаю, они просто стали иными. Не забывайте, что в вас есть нечто более великое, чем вы сами; не забывайте, что это величие заложено в каждом человеке: недаром подлеца терзают угрызения совести; не забывайте, что общими усилиями можно предотвратить катастрофу и не дать земному шару погибнуть от рук его обитателей; не забывайте и о том, что, даже если мы идем по краю пропасти, ничто не толкает нас вниз.

Вам внушили, что старые моральные ценности канули в прошлое. Это ложь. Если вы присмотритесь к современному человеку, то под словесной шелухой обнаружите человека, каким он был во все времена. Писатели трубят о конце классической культуры. «Факты неумолимы, — говорят они. — Не подлежит сомнению, что XX век завершает пятитысячелетний период развития человечества — эру великих классических культур — и мы стоим на пороге новой эры... Она не будет иметь ни малейшего сходства с прошлой; прежде обновленная душа вселялась в исторически обусловленную оболочку; теперь новая душа оживит новое тело». Новая душа в новом теле? Ничего подобного. Я не верю ни в какое новое тело. Разве у нас не такие же сердце, печень, артерии, нервы, как у кроманьонцев? А что касается души, то моральные ценности — не бессмысленное изобретение дряхлых моралистов. Они потому и называются ценностями, что без них невозможны ни дальнейшее развитие общества, ни счастливая жизнь. Я напомню вам для начала несколько древних как мир истин, отменить которые не может ни технический прогресс, ни нигилистическая философия.

Во-первых, нельзя жить для себя. Думая только о себе, человек всегда найдет тысячу причин чувствовать себя несчастным. Никогда он не делал всего того, что хотел и должен был делать, никогда не получал всего того, чего, по его мнению, заслуживал, редко был любим так, как мечтал быть любимым. Без конца пережевывая свое прошлое, он будет испытывать одни сожаления да угрызения совести, меж тем и то и другое бессмысленно. «Наши ошибки обречены на забвение, ничего иного они не заслуживают». Зачеркнуть прошлое все равно невозможно, попытайтесь лучше создать настоящее, которым вы впоследствии сможете гордиться. Разлад с самим собой — худшее из зол. Всякий, кто живет ради других — ради своей страны, ради женщины, ради творчества, ради голодающих или гонимых, — словно по волшебству забывает свою тоску и мелкие житейские неурядицы. «Подлинный внешний мир — это подлинный внутренний мир».

Второе правило — надо действовать. Вместо того чтобы жаловаться на абсурдность мира, постараемся преобразить тот уголок, куда забросила нас судьба. Мы не в силах изменить вселенную, да и не стремимся к этому. Наши цели ближе и проще: заниматься своим делом — правильно выбрать его, глубоко изучить и достичь в нем мастерства. У каждого свое поле деятельности: я пишу книги, столяр сколачивает мне книжный шкаф, постовой регулирует уличное движение, инженер делает расчеты, мэр управляет коммуной. Если человек в совершенстве овладел каким-нибудь ремеслом, работа приносит ему счастье. Даже в свободное время люди не сидят сложа руки — они занимаются такой, казалось бы, бесполезной деятельностью, как игры и спорт. Регбист счастлив, даже когда противник валит его в грязь. Что же касается полезных дел, то мы радуемся их результатам: деятельный мэр следит за порядком в городе, деятельный священник пестует прихожан — и оба получают удовольствие от плодов своего труда. Третье правило — надо верить в силу воли. Неверно, что будущее целиком и полностью предопределено. Великий человек может изменить ход истории. Тот, у кого достанет смелости захотеть, может изменить свое будущее. Безусловно, никто из нас не всемогущ; человеческая свобода имеет свои пределы. Она живет на границе возможностей и желания. Не в моей власти помешать войне, но мои устные и письменные призывы, помноженные на призывы миллионов других людей, ослабят угрозу войны. В моей власти не повторять моим соотечественникам по всякому поводу и без повода, что им было нанесено оскорбление и честь повелевает отомстить ценой собственной жизни и жизни своей страны. Я не в силах выиграть битву, но я'в силах быть храбрым солдатом и исполнить свой долг. И поскольку «возможности наши зависят от того, на что мы дерзнем», нужно, не задумываясь об их ограниченности, быть всегда в форме. Давая себе поблажки, человек ленится и трусит; усилием воли он заставляет себя трудиться на совесть и совершать геройские поступки. Быть может, воля и есть царица добродетелей.

Не менее важно и четвертое правило — надо хранить верность. Верность слову, обязательствам, другим, себе самому. Надо быть из тех люден, которые никогда не подводят. Верность — добродетель не из легких. Человека ждет тысяча искушений. Вы скажете:

«Как? Если я женился на кокетливой, лживой и глупой женщине, я не могу ее оставить? Если я избрал профессию, а потом разочаровался в ней, я не могу ее сменить? Если я вступил в организацию и вижу, что она состоит сплошь из ничтожеств и алчных проходимцев, я не могу перейти в другую, удостоверившись, что она состоит из более достойных людей?» Нет. Верность не должна быть слепой. Однако не забывайте, что часто в основе неверности лежит не столько неудачный выбор, сколько обыкновенная привередливость. Ален пишет: «Всякий выбор плох, если человек сидит сложа руки, но всякий выбор может стать удачным, стоит только захотеть. Профессию всегда выбирают вслепую — ведь изучить ее можно лишь после того, как выбор сделан. То же и в любви». Тем не менее всегда (или почти всегда) можно перевоспитать женщину, плодотворно работать в избранной области и изменить дух организации. Верность сама создает для себя почву.

Наверно, эти жизненные правила покажутся вам и слишком строгими, и слишком общими. Я прекрасно это понимаю, но других предложить не могу. Я не требую от вас, чтобы вы прожили жизнь суровым стоиком. Развивайте в себе чувство юмора. Будьте способны улыбнуться своим — и моим — словам и поступкам. Если вы не можете побороть свои слабости, смиритесь с ними, но не забывайте, в чем ваша сила. Всякое общество, где граждане думают только о почестях и удовольствиях, всякое общество, которое допускает насилие и несправедливость, всякое общество, где люди не испытывают ни малейшего доверия друг к другу, всякое общество, члены которого ни к чему не стремятся, — обречено. Пока Рим был Римом героев, он процветал; стоило ему перестать чтить ценности, которые его породили, и он погиб. Технический прогресс изменяет виды деятельности, но значимость деяния и потребность в нем остаются неизменными. Так было прежде и так будет всегда.

Возражения

Начав читать мое письмо, вы убедились, что я не обманул вас, и меня действительно мало волнуют модные течения современной мысли. Найдутся люди, которые предложат вам совсем иные правила. Они скажут: «Выкинь из головы традиционные ценности; они отжили свой век. Оглядись вокруг. Что ты видишь? Общество хапуг и мошенников. Тебе советуют хранить верность? Да кто соблюдает эту заповедь? Люди делают карьеру на беспринципности. Самые преуспевающие писатели, самые кассовые фильмы пропитаны цинизмом и проповедуют его. Злоба окупается — она питает газетную хронику. Садизм окупается — в нем черпают вдохновение авторы самых нашумевших романов. Эротика окупается — она привлекает толпы зрителей в темные кинозалы. Педантизм, невежество, жаргон окупаются — они слывут признаками глубины мысли. Ты любишь Бальзака? Послушай, что говорится в его книге: «Есть две истории: одна — официальная, лживая с начала до конца, где все поступки совершаются из благородных побуждений; и другая — тайная, единственно подлинная, где цель оправдывает средства. Люди в большинстве своем фаталисты; они обожают сенсации, они становятся на сторону победителя. Итак, добейтесь успеха — и вы будете оправданы. Ваши поступки сами по себе ничто; важно лишь мнение окружающих. Имейте привлекательную наружность, скрывайте изнанку вашей жизни и показывайте товар лицом. Главное — форма». Так говорит Вотрен».[1]

Да, Бальзак вкладывает эти слова в уста Вотрена, и в самом Бальзаке, как во всяком тщеславном человеке, было что-то от Вотрена. Но Вотрен бандит. Он говорит эти слова Люсьену де Рюбампре. И чем же кончил Рюбампре, послушавшийся этих советов? Самоубийством в тюремной камере. Учения такого рода не выдерживают проверки жизнью. Гитлер, этот Вотрен в масштабе целой нации, дорвавшийся до власти бандит, проповедовал беспощадную жестокость, попрание всех моральных устоев, коварство и насилие. Для Гитлера поступать «как истинный национал-социалист» значило убивать детей, сжигать женщин в печах крематориев, нарушать самые священные обязательства, окружать себя палачами. И чем же кончил Гитлер? Самоубийством в рейхсканцелярии. Конечно, и праведникам случалось потерпеть поражение; некоторые из них вынуждены были даже покончить с собой, лишь бы не выдать тайну. Уважение к истинным ценностям далеко не всегда залог спокойной жизни, но оно по крайней мере залог душевного покоя.

Я не требую, чтобы все люди были добрыми. Только безумец может надеяться на это. Вчера я видел по телевизору, как коршун подстерегает заблудившегося крольчонка. Хищник не спускал своих страшных глаз с добычи, буквально пожирая ее взглядом. Внезапно он камнем упал на зверька. Страшное зрелище — клочья шерсти, брызги крови — мелькнуло перед моими глазами. Во всех областях человеческих джунглей есть свои коршуны. Авантюристы отправляются в погоню за золотом. Так называемые доверенные лица обкрадывают своих патронов. Торговцы человеческим телом охотятся за девушками. Садисты высматривают себе жертвы. Каждую секунду в десятке мест на земле солдаты с автоматами бродят по лесам и болотам и убивают, как кроликов, других солдат. Таково человечество, и именно из этого мы должны исходить, создавая новое общество. «Ведь человек считается украшением мира; а если это не так, остается пойти и утопиться» (Ален).

Но человек — в самом деле украшение мира. Несмотря на свою животную грубость, он уже несколько тысячелетий борется за то, чтобы построить общество лучшее, чем то, где коршун пожирает крольчонка, и осуждает тех, кому на все наплевать. В человеческом лесу есть и здоровые деревья. Вы в этом убедитесь. Конечно, вам придется сталкиваться с подлецами; вас будут предавать лучшие друзья; вас будут мучить никчемные кокетки, не стоящие ни единого вздоха; вы станете жертвой такой глупой клеветы, что у вас перехватит дыхание и вы не будете знать, что ответить. «Mit der Dummheit Kampfen die Gotter selbst vergebens» (Шиллер). Против глупости бессильны даже боги.

«Надо каждое утро говорить себе: сегодня меня ждет встреча с глупцом, наглецом, грубияном, мошенником» (Марк Аврелий). И это чистая правда. Все эти пороки не что иное, как плоды невежества; зато, попав в беду, вы совершенно неожиданно встретите в людях, которых вы считали равнодушными или легкомысленными, и беззаветную преданность, и нежную любовь, и постоянство. Благородства вы встретите не меньше, чем низости. Вы убедитесь, что даже злые люди способны на милосердие, ростовщики — на щедрость, а кокетки — на ласку.

[О в и д и й. Скорбные элегии (кн. I, стих 9).]

Так сказал Овидии; но он не прав: именно в горе вы обретете настоящих друзей.

Если вам постоянно будет сопутствовать удача, то, сколь бы заслуженной она ни была, у вас появятся враги. Это закон природы. Почему? Потому что найдутся люди, которых вы будете раздражать самим фактом своего существования. Невозможно нравиться всем. Успех восстановит против вас людей, которые мечтали о той же должности, добивались аплодисментов той же публики. Кроме того, успех развяжет вам язык, и вы неизбежно наговорите много лишнего; вы будете искренне высказывать свое мнение о людях, которые терпеть не могут искренности; ваши суждения будут переходить из уст в уста. Одно ироническое или суровое слово — и вы приобретете себе врага на всю жизнь. Люди очень чувствительны к тому, как к ним относятся; малейшая критика ранит их, особенно если попадает по больному месту. Они недоверчивы, как норовистые лошади, к которым надо приближаться с осторожностью, поглаживая их по боку. Многие походят на больного, чья рана зарубцевалась, но при малейшем прикосновении причиняет боль. Из пустяковой сплетни может родиться смертельная ненависть. Множество людей получают величайшее наслаждение, принося другим огорчения и ссоря их. Если вы сами еще не нажили себе врагов, эти люди вам помогут.

Найдутся и такие, которые будут испытывать к вам инстинктивную неприязнь.

«Неприязнь, — писал Спиноза, — это бунт души против какого-либо предмета, который, как мы знаем или предполагаем, вреден или враждебен нам по своей природе». Неприязнь — не ненависть. У нее нет определенной причины. Я могу не испытывать ни малейшей неприязни к человеку, чьи убеждения противоположны моим. Мы сознаем, что придерживаемся различных взглядов, и уважаем мнение друг друга. Напротив, я знал людей, с которыми все, казалось бы, должно было меня роднить, но к которым я тем не менее испытывал неприязнь, и они платили мне взаимностью. Бывает, не идеи, а темпераменты и натуры сталкиваются между собой. Человек агрессивный, вспыльчивый, сварливый, несговорчивый шокирует человека спокойного, беспристрастного, доброжелательного и мирного. Тот, кто презирает всех людей, больше всего презирает того, кто старается их любить. Человек умеренный приводит в бешенство фанатика. Вы всю жизнь будете встречать людей, о которых с удивлением скажете: «За что он меня невзлюбил? Я же ему ничего не сделал». Ошибаетесь! Вы нанесли ему самое тяжкое оскорбление: вы — живое отрицание его натуры.

Как вести себя с недругами? Не отвечайте ненавистью на ненависть. Ненависть — тягостное чувство, нагоняющее тоску, а подчас приводящее в ярость. Если человек сгоряча поверил гадостям, которые ему о вас наговорили, и позволил себе судить о вас по слухам, следует ли вам быть таким же легковерным и поспешным в выводах? Если вы решите отомстить, это вызовет ярость вашего врага, и так без конца; вражда отравит вам жизнь. Перед вами два пути. Если вас оболгали, сделайте хоть одну попытку рассеять недоразумение. Пусть на помощь придут общие друзья. Не будьте злопамятны: кто прошлое помянет... В этом случае не стоит прибегать к прямому объяснению, чтобы не поссориться снова. Пожмите друг другу руки (рукопожатие — древний символ мира) и забудьте о том, что было. Я знаю прочные дружбы, построенные на обломках былых обид. Прощать надо молча — иначе какое же это прощение.

Если же, наоборот, жизнь столкнет вас с человеком по-настоящему злым, то есть с беднягой, не способным посмотреть правде в лицо, ожесточенным, черствым, — порвите с ним. Из вашего общения не выйдет ничего путного. Пусть даже ваш противник не лишен достоинств и пользуется уважением окружающих — раз вы оба так устроены, что не переносите друг друга, забудьте о мире. Лучше прямой разрыв, чем кисло-сладкий компромисс. Пусть вами движет не злопамятность, а желание соблюсти моральную гигиену. Скажите себе: «Я предпочитаю с ним не видеться, чтобы не выходить из себя». Будем общаться с теми, кто нас любит. Те, кто ненавидят нас, подавляют и унижают нашу душу. Да и о чем говорить с врагами: «В споре рождается истина, лишь если спорят друзья. Да и то не всегда...» Я имею в виду: лишь если спорящие стоят на одних и тех же позициях в принципиально важных вопросах и относятся друг к другу с уважением и даже с восхищением. «Избавиться от приступа тщеславия — все равно что выйти из темной комнаты на свет, к солнцу».

Что же касается чудовищ, прилагающих все силы, чтобы навредить (есть и такие), обращайтесь с ними как с дикими зверями. Повторяю еще раз: ни грана ненависти — она только унизит вас, а их все равно не изменит. Лев не вызывает ненависти; если он бросается на человека, его убивают. Сумасшедший не вызывает ненависти; на него надевают смирительную рубашку и лечат. Не ненависть к Гитлеру уничтожила Гитлера, а самолеты и танки. С их помощью люди окружили логово и прикончили зверя. Пожив с мое, вы поймете, что на жестокость нужно отвечать жестокостью. В непротивлении злу насилием есть своя прелесть, но оно на руку подлецам. Важнее всего — предотвращать жестокость, всеми силами борясь с ее проповедниками...

Впрочем, вернемся к вам; я хотел бы видеть вас великодушным и отважным, готовым одобрить всякую разумную реформу, даже если вам лично она невыгодна. Всегда боритесь с теми, кто разжигает войну, против кого бы она ни была направлена. Однако, если война все же начнется, смело идите в бой, будьте хорошим солдатом, сражайтесь без страха и ненависти. «Порок развязывает войну; добродетель воюет за правое дело».

Опасности, которыми чревата наша эпоха

Люди моего возраста любят хвалить времена своей юности и бранить нынешнее время. «Вы только представьте себе, — говорят они, — какой безоблачной была жизнь французов до первой мировой войны. Последняя война, в которой Франция принимала участие, — франко-прусская война 1870 года — не нанесла нации непоправимого ущерба и в сравнении с бойнями XX века выглядит детской забавой. В начале XX века ходили слухи о возможности войны, но никто им не верил. Оружие в те времена было опасно только для тех, кто находился на поле боя; в тылу люди чувствовали себя почти в полной безопасности. Валютный курс был твердым; доллар стоил пять франков, фунт стерлингов — двадцать пять франков. Казалось, что такова воля провидения. Наши отцы продумывали будущее своих семей вплоть до мелочей. Налоги, плата за жилье не выходили за пределы разумного. Не было никаких атомных реакций; твердые тела оставались твердыми. Девушки, как правило, вступали в брак девственницами. В сельском хозяйстве, промышленности, торговле сыновья приходили на смену отцам. Традиции соблюдались и в семейной жизни. А сегодня...»

Конечно, мне тоже нравилась жизнь начала века; в ту пору я был юн и доверчив. Но я прекрасно вижу, что эта идиллическая картина неверна. Мало кто мог без страха думать о будущем, массы были беззащитны перед лицом болезней или подступающей старости. Большая часть французов жила в нужде, без удобств, не имела досуга; работа пожирала все время; оплачиваемого отпуска не существовало. Война, как показали события, была не за горами. Прямые налоги в самом деле были невелики, но государство не брало на себя забот, которые должно было бы брать; нищим, больным, престарелым приходилось тяжелее, чем сегодня. Нет, нашему прошлому было далеко до золотого века. По правде говоря, я вообще не верю в золотой век; человек всегда остается человеком, то есть героем и зверем в одном лице.

Законы природы ничуть не изменились. «Прошлогодний снег был таким же белым, как сегодняшний. Его хлопья кружились так же легко и падали так же неслышно». Старея, народы идеализируют свое прошлое. «В доброе старое время, — говорят они. — В доброе старое время умели любить; в доброе старое время подростки уважали старших и не носили ни черных [«Черные куртки» — хулиганствующая молодежь. — Примеч. пер.], ни золоченых курток». Это неправда. Не то чтобы сегодня все шло хорошо. Но все всегда было плохо. Женщины были добродетельнее? Девушки скромнее? Ничуть. Никогда распущенность не была большей, чем во времена Людовика XV. Мир в те времена не знал тревог? Наоборот. Религиозные войны XVI века были не менее жестоки, чем идеологические войны века XX. «Следует смириться с тем, что есть, и принять то, что приходит ему на смену... Я живу в эпоху самолетов и не тоскую по дилижансу... Прошлогоднего снега не бывает. Есть снег и его белизна» (Габриель Делоне).

В конечном счете я счастлив, что живу в нашу удивительную эпоху. За эти полвека человек постиг больше секретов природы, чем наши предки за двадцать тысяч лет; он открыл такие богатые источники энергии и стал таким могущественным, что собственная сила может его погубить; он исследует космос и плавает в межпланетном пространстве; он летает над землей из города в город со скоростью в три раза большей, чем скорость звука; он строит машины, которые считают и планируют лучше, чем человеческий мозг, — все это прекрасно и очень увлекательно. Ваше поколение будет еще быстрее идти путем открытий.

Вам многое предстоит: добиться в биологии таких же успехов, как в физике, разрушить механизмы наследственности, превратить в точную науку политэкономию. Работы хватит. Работы хватит надолго, навсегда. И чем дальше, тем яснее мы будем осознавать, как мало мы знаем.

Тем более что недостаточно что-нибудь открыть. Надо еще, как говорил Валери, освоить собственные открытия. Мы не освоили как следует наши недавние изобретения. Знаете остроумное высказывание Жана Ростана: «Человеку надо научиться быть могущественным»? Могущественным, но не всемогущим. Не будем преувеличивать. Полет с Земли на Луну или даже на Марс и Венеру, на кометы и в другие галактики свидетельствует о незаурядной изобретательности и храбрости человека; но в масштабе вселенной это пустяк. Если бы какой-нибудь обитатель электрона открыл способ перелететь со своего электрона на соседний, все «электронны» затрубили бы о чуде. Ну и что с того? Событие, потрясшее эти крошечные существа, не имело бы глобального значения. Мы сделали четыре шага в пустоту? Что такое четыре шага в сравнении с бесконечностью? Мы считаем, что изучили цепи молекул, передающих наследственные признаки, но ведь каждая из этих молекул заключает в себе целый мир, и мир этот для нас тайна за семью печатями. Обе бесконечности Паскаля[2] недоступны нам и останутся такими навечно. Мы не боги. Просто в нашем масштабе, на нашем комочке грязи мы обрели дьявольскую силу. Нам остается стать достойными этой силы.

У нас есть физические средства уничтожить цивилизацию и род человеческий; у нас нет моральных средств предотвратить это уничтожение. Народы с грозным видом потрясают межконтинентальными ракетами, и где гарантия, что они в конце концов не предпочтут уничтожить всё и вся, лишь бы не потерять свой престиж. Одна из задач вашего поколения (если вы на это способны) — положить конец этим глупым ребяческим выходкам. Герои Гомера могли вволю браниться друг с другом — бог с ними, они решали вопросы чести в поединке, рискуя только собственной жизнью. Государи XVIII столетия силой отбирали друг у друга земли — это еще куда ни шло (хотя поведение их не назовешь благородным); в их времена сражались лишь военные. Но нельзя допустить, чтобы те, кто стоят у кормила власти в наши дни, развязали ядерную войну. Никакая распря, в особенности словесная, не стоит сотен миллионов жизней... Уже сейчас некоторые дальновидные и трезвые руководители государств поняли это. Они удерживаются от потоков брани. Но в мире еще остается много бесноватых, и миссия ваша не из легких. От вашей победы над словопрениями зависит судьба рода человеческого.

В совсем иной, не такой опасной сфере, сфере искусств, вас тоже ждет борьба со словами. Во всякую эпоху в литературе существовали непримиримые течения: древние и новые, классики и романтики. Однако по своего рода всеобщему молчаливому уговору никто никогда не оспаривал у великих авторов всех времен из законное место. Гюго почитал Гомера, Рабле, Монтеня, Корнеля. Сегодня вам твердят, что старые формы обветшали, что новая живопись возвещает конец всякой живописи, что традиционным архитектурным формам нет места в современных городах, что новый роман провозглашает гибель романа, что писать рассказ с сюжетом — преступление, что благодаря эротизму отпала нужда в описании чувств... Слова, слова.

Опасность нашего времени не в том, что на земле живет кучка безнравственных людей, авантюристов, бандитов и разбойников. Эти отбросы общества существовали всегда; случалось даже, что из низов выходили великие люди. Особая опасность нашего времени в том, что ныне писатели искренне уверены, что, оправдывая аморализм, мягкотелость, закон джунглей и безобразное искусство, поступают мужественно. Меж тем ничего героического тут нет; это самый пошлый конформизм. Опасность, по словам одного из ваших ровесников, состоит в том, что «вместо философского учения нам предлагают заклинания, вместо литературной школы — правила пунктуации, вместо религиозного возрождения — аббатов-психоаналитиков, вместо мистики — абсурд, вместо счастья — комфорт».

Другая опасность — в том, что публика утратила способность воспринимать произведения искусства. В XVII веке любители искусства и литературы имели вкус, и он редко изменял им. Они восхищались Версалем, хотя, возможно, и не были способны оценить красоту готического собора или античной статуэтки. Из произведений Мольера мы знаем, что среди них встречались Вадиусы и Триссотены[3], которые, совсем как их потомки, расхваливали глупость. Но все-таки людей XVII века было трудно и даже невозможно заставить восхищаться нагромождением случайных и бессмысленных слов или потеками краски, в горячечном бреду выплеснутой художником на полотно.

В мире творятся немыслимые безумства. В английских газетах сообщалось о концерте тишины, который дал однажды некий безвестный пианист. Шумная реклама сделала свое дело — в день концерта зал был полон. Виртуоз тишины садится за рояль и играет, но поскольку все струны сняты, не раздается ни единого звука. Люди в зале косятся друг на друга. Каждый ждет, что сделает сосед, и в результате вся аудитория сидит затаив дыхание. После двух часов гробовой тишины концерт оканчивается. Пианист встает и кланяется. Его провожают бурными аплодисментами. На следующий день виртуоз тишины рассказывает эту историю по телевизору и в заключение признается: «Я хотел посмотреть, как далеко простирается человеческая глупость; она безгранична».

Я бы сказал, не столько глупость, сколько слабость. Слушатели понимали, что ничего не слышат, но боялись показаться старомодными. «Публике так часто давали пощечины, — говорит Жан Кокто, — что теперь, аплодируя, она сама бьет себя по щекам». Я называю снобами людей, которые притворно восхищаются тем, чего в действительности не любят и не понимают. Снобизм — это порок. Вам предстоит пусть не изжить его окончательно (это невозможно), но хотя бы по мере сил бороться с ним и его пагубными последствиями.

Поймите меня правильно. Я вовсе не противник новых форм в искусстве. Всякое потрясение полезно, оно пробуждает от спячки. Потрясение — неотъемлемая часть произведения искусства. То, что одна эпоха считает непонятным, для следующей эпохи становится общим местом. Импрессионистов осмеивали, хулили, они долгое время прозябали в нищете; сегодня их полотна — гордость музеев. Жюль Леметр насмехался над Верленом и Малларме; Сент-Бёв видел в Бодлере хорошо воспитанного и со вкусом одетого молодого человека, которому не стоит писать стихи[4]. Вчерашние отверженные порой становятся мэтрами. Экстравагантному сюрреализму мы обязаны чудесным Арагоном. Мишель Бютор», Натали Саррот, Роб-Грийе*, Клод Симон*, Клод Мориак*, каковы бы ни были их теории, весьма талантливы. Я прошу вас только о двух вещах: не презирайте мастеров прошлого; если слава их дошла до нашего времени, значит, они это заслужили. Отстаивайте новые формы только в том случае, если они вам действительно нравятся. Не стоит ориентироваться на общественное мнение. Это не маяк, а блуждающие огни. Слушайтесь своего вкуса, уважая в первую очередь тех авторов, которыми до вас восхищались бесчисленные поколения людей.

Цель

Люди живут, едят, любят, рожают детей, трудятся. Зачем? Гёте отвечал: «Чтобы пирамида моей жизни, основание которой было заложено еще до меня, поднялась как можно выше». Попытаться сделать из своей жизни шедевр -занятие достойное. Фундамент и вправду всегда бывает заложен еще до нас. Возьмем, например, меня: я родился в провинции в семье промышленника и должен был пойти по стопам отца, а моя мать, женщина очень образованная, привила мне вкус к изящной словесности. Вот исходная точка. На этом фундаменте я как умел возводил свою пирамиду. В вашем возрасте я и не подозревал, какой она будет. Я никогда не строил далеко идущих жизненных планов. Я ставил перед собой ближайшие цели: написать такую-то книгу, прочесть курс лекций в таком-то университете, убедить людей в истинности такого-то положения. Случай то изменял и расстраивал мои планы, то способствовал их выполнению. Непредвиденные события подсказывали мне сюжеты. Произведение получалось совсем не таким, каким я его себе представлял. Я леденел от ненависти; меня согревала дружба. Пирамида поднималась в небо, несовершенная, неровная, с кривыми ступенями. Сейчас она почти закончена. Когда архитектор с грехом пополам положит в свою постройку последний камень, ему останется только исчезнуть.

Вы молоды и только начинаете строить свою пирамиду на том фундаменте, что достался вам в наследство. Я хотел бы уберечь вас от повторения моих ошибок. Моя пирамида не стала всем, чем могла стать. Почему? Отчасти потому, что я потерял слишком много драгоценного времени. Вы перебьете меня:

«Разве вы теряли время зря? Да кто лучше вас умел с пользой потратить каждую секунду?» Это не так. Я действительно много работал, но часто впустую. Сколько лекций, сколько путешествий отняли уйму времени, но не добавили в пирамиду ни камешка! Меня не упрекнешь ни в тщеславии, ни в корыстолюбии; всему виной моя чрезмерная любезность. Я не умел отказывать наотрез, а это единственный способ отказать. Я боялся огорчить, обидеть. Если вы хотите создать нечто великое в литературе, науке, политике или промышленности, отдайтесь созиданию целиком и полностью. «Жизнь коротка; искусство вечно». Написал ли бы Пруст «В поисках утраченного времени», если бы отвлекался по пустякам? Создал ли бы Бальзак свой вымышленный мир, если бы отдался целиком миру реальному? Открыли ли бы Пастер, Флеминг, Эйнштейн новые законы природы, если бы не сконцентрировали свою мысль, острую, как луч лазера, на одном предмете? Выберите со всей ответственностью точку приложения своих усилий, и, сделав выбор, будьте тверды, зорки, упорны.

Ваш выбор может пасть на предметы, которые другие сочли бы недостойными. Достаточно, если они удовлетворяют вас. Друзьям Фабра[5] и Флеминга, вероятно, казалось странным, что можно посвятить жизнь насекомым или бактериям; друзья Валери не понимали, зачем этот молодой человек годами отшлифовывает никому не понятные стихи. Стихи и открытия обретают бессмертие, а с ними и их творцы. Впрочем, великие люди — мой конек, и я, пожалуй, слишком увлекся, говоря о них. Быть может, вам не суждено войти в славную когорту гениев. Неважно. Что бы вы ни избрали, правила остаются прежними. Нужно «уметь быть великим и в малом». Можно быть великим торговцем или промышленником, здесь тоже необходимы сосредоточенность, четкость, обдуманное сочетание осторожности и смелости. Вчера я видел, как работает один молодой книготорговец, больной полиомиелитом. Величие этого человека проявлялось во всем: в выборе книг, в советах клиентам, в предпочтении одних авторов другим, в отношении к читателям. Его пирамида, пусть невысокая, была прекрасна в своем порыве к небу Хорошо сделанных вещей.

Понимаете? Главное не «преуспеть» в смысле «блистать». Это приложится — или не приложится — в зависимости от обстоятельств. Главное — отдать все силы избранному делу. В деревне, где я живу, есть фруктовый сад. Главный садовник не ищет славы и думает лишь о том, как вырастить яблоки, много вкусных яблок. Ему помогают обширные познания и большой опыт. Целыми днями он трудится, по вечерам читает специальные журналы, чтобы быть в курсе деятельности своих коллег, поддерживает с подчиненными дружеские отношения, не переставая энергично руководить их работой. Он старается овладеть смежными науками. Например, он знает все об опылении цветов пчелами, о роли насекомых, умеет предсказывать погоду. Лучшего садовода нельзя себе и представить. Невозможно требовать от человека большего. Делайте маленькое дело, но овладейте им в совершенстве и относитесь к нему как к делу великому. В своей области вы станете великим человеком.

И о вас пойдет молва. Ибо совершенство — редкость. Я знал ремесленников, которые трудились в полной безвестности, не помышляя о славе, и, пройдя через множество испытаний, получили в конце концов признание. Вспомним трех девушек из Турени, которые на своей ферме, не имея ни поддержки, ни денег, красили овечью шерсть и ткали из нее ковры с архаическим и символическим орнаментом. Им пришлось нелегко, но они остались верны своему призванию. И в один прекрасный день фонд, который так и называется «фонд Призвания», узнал о них, обратил на них внимание общественности, создал им имя. Они добились своего.

Я не хочу сказать, что счастливая развязка — правило. Бернар Палисси[6] тоже нашел новую форму красоты. Он выстрадал это открытие и думал, что все трудности позади. Однако Палисси был протестантом и под конец жизни попал за свои религиозные убеждения в тюрьму, где и умер, сломленный горем. Казалось бы, можно назвать его неудачником. Но в царстве духа победа осталась за ним. Я не могу поручиться за успех ваших начинаний. Случай играет здесь не меньшую роль, чем труд и талант. Но если вам удастся в любых обстоятельствах сохранить корректность, достоинство, мужество, если вы не уступите в главном, вы станете непобедимым. Повторяю вам: цель не в том, чтобы «преуспеть», добиться «бренных вещей» (Плутарх), но в том, чтобы иметь право, заглянув в свою душу при свете совести, убедиться, что сделанным можно гордиться или по крайней мере не краснеть за него. Приятно на старости лет жить в почете; старики немощны и нуждаются в моральной поддержке. Однако если жизнь ваша сложится иначе — не отчаивайтесь; важно, чтобы вы могли сказать себе: «Я всегда поступал так, как подсказывали мне разум и совесть». Цель жизни не в том, чтобы стяжать себе бессмертную славу. «Бессмертье жалкое, увенчанное лавром». Она в том, чтобы превращать каждый день в маленькую вечность.

Цель также и в том, чтобы быть счастливым. Монтерлан сказал: «Всю жизнь я руководствовался двумя правилами: всегда делать то, что хочется, в тот момент, когда этого хочется, всегда откладывать на завтра то, чего делать не хочется». Так он и жил, и прожил славную жизнь. Дело, однако, в том, что Монтерлану хотелось создавать прекрасные произведения, и, делая то, что хочется, он создавал их. Художник имеет право отложить на завтра то, чего ему не хочется делать. Гёте тоже всегда начинал с того, что казалось ему самым легким. В политике, экономике, на войне все обстоит иначе, поскольку «время торопит и жизнь не ждет».

Ваше образование

Я не знаю, какое поприще вы изберете. Судя по всему, у вас есть способности и к словесности, и к точным наукам, и к праву, и к политике. Вы можете поступить на государственную службу, посвятить себя научным изысканиям или практической деятельности. Чем бы вы ни решили заняться, необходима культурная база. Это одна из первых ступеней пирамиды. Пожалуй, пора поговорить о ней. Я слышал, вы блестяще учились; поэтому вы, я полагаю, знаете из истории и литературы все, что положено знать хорошему ученику, то есть самую малость. Поэзию вы учили по антологиям, историю — по учебникам. Быть культурным не значит знать обо всем понемногу, не значит это и знать все о чем-нибудь одном; быть культурным — значит изучить как следует произведения великих писателей, проникнуться духом их творчества, сродниться с ними.

Я хотел бы назвать тех немногих авторов, которые станут вам верными спутниками на всю жизнь. Я хотел бы, чтобы вы неустанно читали и перечитывали их. Хорошо было бы, чтобы их мысли стали вашими мыслями, их произведения — вашими воспоминаниями.

Например, когда речь заходит о первой встрече Растиньяка с Ветреном[7], подлинный ценитель Бальзака должен уметь сразу открыть нужный том на нужной странице. Для этого надо знать и любить Бальзака, как знают и любят близкого друга, однако изучить так же глубоко всю мировую литературу невозможно. Приходится выбирать. Постепенно вы научитесь это делать — случай и вкус вам помогут. Я же лишь укажу вам пищу, которую считаю здоровой. Что-то из неф подойдет вам, что-то нет. Решайте сами. Начнем греков. Я полагаю, вы любите Гомера, Эсхила, Софокла, Аристофана. «Есть ли что-нибудь скучнее «Илиады»? — спрашивал Андре Жид. Но «Илиада» вовсе не скучна, а «Одиссея» и подавно. Плутарх был кладезем мудрости для людей всех эпох. В нашей небольшой, но тщательно подобранной библиотеке мы отведем ему место рядом с Гомером. Где-нибудь около Платона. И конечно, независимо от того, верующий вы или неверующий, Ветхий и Новый заветы, оба одинаково величественные. Затем Эпиктет, Марк Аврелий, Сенека — проповедники стоической морали. Если вы сильны в латыни, читайте в подлиннике произведения Вергилия, Горация, Лукреция, Ювенала, элегических поэтов. В переводе их чары рассеиваются. Гомера в отличие от них можно читать по-французски, в хорошем переводе сохраняет свою царственную краткость и Тацит.

Теперь пропустим несколько веков. Рабле расшевелит ваш ум, но еще лучше это сделает Монтень. Если бы нужно было выбрать из всей литературы до XVI века только трех авторов, я оставил бы Гомера, Плутарха и Монтеня. Ален поставил себе за правило каждый год перечитывать одного великого поэта; я стараюсь поступать так же. Отведем один год Вийону, один — Ронсару и один — Дю Белле. С XVI веком покончено. Перейдем к XVII. Здесь выбирать нетрудно: все авторы прекрасны. Но раз речь идет о книгах-спутниках, я рекомендую вам мемуары кардинала де Реца и Сен-Симона[8] — образцы стиля; пьесы Корнеля, которые, буде в том появится нужда, преподадут вам урок чести; пьесы Мольера — кладезь мудрости; «Надгробные речи» Боссюэ, подобные органному концерту, и басни Лафонтена. Плюс Расин, чьи пьесы вы будете смотреть на сцене всю жизнь, — посвятите ему один год как поэту.

Из писателей XVIII века я назову Монтескье. Его трактат «О духе законов» станет вам верным спутником. Из Вольтера — «Кандид», которого вы прочтете как поэму. Короткие произведения Дидро: «Сон д'Аламбера», «Письмо о слепых», «Племянник Рамо» — ни большего ума, ни лучшего стиля нельзя себе и представить. Поэтический год отдадим Мариво. С Руссо — проблема. Решим ее, выбрав в спутники «Исповедь». «Эмиля» и «Новую Элоизу» я прочел в жизни дважды: один раз по необходимости, перед защитой диплома, другой раз в пятьдесят лет из любопытства. Этого оказалось достаточно.

А вот и великий XIX век. Глаза разбегаются от обилия шедевров. Не будем забывать нашу задачу. Речь идет о небольшой постоянной библиотеке. Выбирать нужно осторожно и тщательно. Бенжамен Констан? Шатобриан? Само собой разумеется. «Замогильные записки»[9] всегда будут с вами. Местами они не уступают Рецу и Сен-Симону, хотя и слишком певучи. Рядом с ними дневник, который вел Лас Каз на острове Святой Елены. Наполеон много знал о людях и власти, у него же можно поучиться и стилю. Что касается Стендаля и Бальзака, тут я непреклонен. Прочтите их произведения все до единого, они пригодятся вам во всех случаях жизни. Я неразлучен с этими двумя романистами вот уже более шестидесяти лет и, перечитывая их, всякий раз открываю новые и новые красоты. Стендаль предложит вам образ жизни благородный и восхитительный, хотя и несколько безрассудный. Бальзак познакомит вас со всеми образами жизни, от самых порочных до самых достойных. Он обнажит перед вами пружины общества. Франция мало изменилась с тех пор, как он о ней писал, и наше время, время больших потрясений, больше похоже на эпоху «Человеческой комедии», чем пошловатый конец XIX века.

Шатобриан, Бальзак, Стендаль — эти три вершины возвышаются над горной цепью. Сент-Бёв? Я не без удовольствия читаю его, как говорил Бальзак, «биографии незнакомцев»[10], но человек он был ненадежный и далеко не всегда высказывал справедливые суждения о современниках. Флобер? Талант и трудолюбие позволили ему, несмотря на отсутствие гения, создать два прекрасных романа — «Госпожу Бовари» и «Воспитание чувств». Жорж Санд? «История моей жизни»[10] и, быть может, начало «Консуэло»[10]. Следующую вершину являет собой Гюго. Глупцы говорят, что он был неумен. Прочтите «Увиденные факты»[11], «Отверженных» и судите сами. Возьмите Гюго-поэта себе в спутники. Гюго с ранней юности виртуозно владел французским языком, изобретал чудесные ритмы, воспевал простые и сильные чувства и не утратил своего мастерства до глубокой старости. Бодлер, Малларме, Валери, Верлен, которых ему противопоставляют, восхищались им и подражали ему. Впустите и их в свое святилище. А с ними Рембо, который будет вам полезен, когда вами овладеет дух мятежа, а это рано или поздно случится. «У того, кто в двадцать лет не был анархистом, — говорил Ален, — к тридцати годам не хватит сил даже на то, чтобы руководить пожарной командой».

Пьесы Мюссе остаются самыми шекспировскими из французских пьес, забавны его «Письма Дюпюи и Котоне»[11]; в ранней юности меня трогали многие его стихи, но, раз надо выбирать, я выбираю Гюго. Ален презирал Тэна и Ренана: он называл их «церковными сторожами от литературы»[11]. Я не так строг. На «Происхождение современной Франции» и «Философские драмы» стоит обратить внимание. Другая мишень Алена — Мериме, но мне кажется, в данном случае неприязнь объяснялась не столько литературными, сколько политическими соображениями: Ален не мог простить Мериме, что во времена Второй империи тот стал сенатором. Меж тем под холодностью Мериме таилась робость чувствительного человека; ради красавицы императрицы, которую он ребенком сажал себе на колени, он закрывал глаза на пороки Империи[11]. Его сухость была сродни стендалевской: в основе ее лежала стыдливость. Прочтите «Кармен», «Этрусскую вазу», «Двойную ошибку»; вы, как и я, не раз к ним вернетесь.

На горизонте еще одна вершина. За пологими склонами, на которых прошла моя юность — романами Франса и Барреса, — высится гора — Марсель Пруст. Он не уступает в величии Бальзаку, хотя в отличие от последнего силен не изображением картины общества (мир его мал), но непревзойденным анализом механизмов памяти, чувств и творческого процесса. «В поисках утраченного времени» — поэма о времени, которое можно вернуть только с помощью искусства. Рядом с Прустом в вашем святилище расположатся его современники — Валери и Ален. Вы знаете, что Ален был моим учителем. Я хотел бы, чтобы он стал и вашим. В трех томах «Библиотеки Плеяды», содержащих его наследие, есть все: мораль, философия, определение сущности искусства и сущности религии. Его неровная, отрывистая манера письма поначалу покажется вам трудной. Не отступайтесь, вы почувствуете всю ее прелесть. Лично я понял Платона, Аристотеля, Канта, Декарта, Гегеля, Огюста Конта только благодаря Алену. Осмелюсь сказать больше: благодаря Алену я понял жизнь и людей. Как он распахнул передо мной дверь в мир Бальзака, так я распахиваю перед вами дверь в мир Алена; это самый богатый подарок, какой я могу вам сделать.

Остаются Бергсон и Клодель. Решайте сами, чем они могут быть вам полезны. Мне они дали много. Кроме того, остаются великие зарубежные писатели. Вы не можете обойтись ни без Шекспира (как и Гомер, он пополнил сокровищницу общечеловеческих мифов), ни без Лопе де Веги, ни без Свифта, ни без Диккенса, ни без Эдгара По, ни без великого Гёте, ни без Данте, ни без Сервантеса. Наконец, никто не подарит вам такого волшебного ощущения жизни, как русские писатели. Нет ничего прекраснее лучших произведений Толстого («Война и мир», «Анна Каренина», «Смерть Ивана Ильича»). Учение его всегда казалось мне надуманным, но романист он великолепный. Я ставлю его гораздо выше Достоевского. (Но, быть может, тому виной несходство наших натур.) Рядом с Толстым поместите избранные рассказы и пьесы Чехова. Нет ни одного писателя, столь близкого моему сердцу. Я хотел бы, чтобы он пленил и вас. Наконец, «Мертвые души» Гоголя, «Рудин», «Отцы и дети», «Дым» Тургенева и повести Пушкина. Джойс? Кафка? Прочтите и решайте сами, отвечают ли они вашим запросам.

Итак, вот вам (кроме современных авторов, которых вы выберете сами) программа чтения на всю жизнь. Вы можете возразить: «Она перегружена. Где мне взять время, чтобы прочесть столько книг, ведь мне предстоит еще проштудировать массу работ по специальности?» Тогда я назову вам походную библиотеку, состоящую из семи авторов: Гомер, Монтень, Шекспир, Бальзак, Толстой, Пруст, Ален. В тот день, когда вы будете знать их в совершенстве, я хочу сказать, досконально, вы уже будете весьма образованным человеком. Но к этой литературной культуре вам надо добавить культуру научную, пусть даже профессия ваша на первый взгляд далека от науки. «Да не войдет сюда тот, кто не геометр».[12] И да не войдет сюда тот, кто не физик, не химик, не биолог. «Введение в экспериментальный метод» Клода Бернара[12] — один из ключей к современному миру. В первый раз все изменилось для человека, когда он узнал о существовании такой науки, как математика, во второй раз — когда понял, что наука должна считаться с фактами. Я не требую, чтобы вы читали и понимали труды специалистов — физиков и гуманитариев; я требую, чтобы вы были в курсе методов их работы и направления их поисков. Разве вы сможете руководить фабрикой, городом, страной, не зная ученых и их секретов?

Разве вы сможете понять современного человека, если по невежеству забудете о том, что является его делом и предметом его гордости: научных исследованиях? Ионеско[13] сказал однажды, что сам факт существования «Тельстара»[13] гораздо важнее посредственных спектаклей, которые передает телевидение. Олдос Хаксли утверждал, что недопустимо считать образованным человеком того, кто читал Шекспира, но не знает второго закона термодинамики. Я отнюдь не считаю, что наука вытеснит из нашего общества искусство и литературу. Наука дает человеку всевозрастающую власть над внешним миром, литература помогает ему приводить в порядок мир внутренний. И то и другое равно необходимо. Разве мог бы ученый бороться с охватившей его бурей чувств и сохранять необходимую для научного эксперимента свободу духа, если бы ему на помощь время от времени не приходило искусство? В лучших технических учебных заведениях Америки (например, в Массачусетском технологическом институте) курс истории и литературы постоянно расширяется. Мир без человека, мир частиц, содержит секрет могущества; человеческий мир, мир чувств, открывает личности секрет гармонии. Я хочу, чтобы вы были либо ученым, влюбленным в литературу, либо литератором, интересующимся науками.

Как видите, работы у вас по горло. Перейдем к вашему досугу.

Досуг

Вчера у меня в гостях был молодой человек вашего возраста, он сказал мне:

— Я знаю, что вы трудитесь круглый год с утра до вечера. Люди моего поколения совершенно не понимают такого образа жизни. Наша эра — эра досуга. Уже сейчас можно предсказать, что скоро рабочий день сократится до семи часов, потом до шести часов, потом до пяти, отпуск будет длиться не три недели, а три месяца. Однако западный мир ни в чем не будет ощущать недостатка. Наука, создавая все более и более совершенные машины, придет на помощь промышленности. Заводы будут работать сами собой, людей заменят компьютеры. Труд утратит свою ценность. Истинной проблемой станет проблема организации досуга. Что вы на это скажете?

— Не думаю, — ответил я, — что стоит стремиться к эре полной праздности. Прекрасно, конечно, что люди больше не работают, как в дни моей юности, по десять — двенадцать часов в день. Шесть часов? Пусть шесть, это немного, но еще терпимо, ведь к рабочему времени прибавляется время на дорогу. Каждый из нас сможет уделить три-четыре часа в день чтению, садоводству, детям, сможет заниматься спортом, ходить в театр и в гости. Ладно. Пока все прекрасно... Пойдем дальше. Представьте себе двух-трехчасовой рабочий день. Боюсь, как бы люди не почувствовали тоску и неприкаянность. Вся прелесть досуга — в контрасте между работой и отдыхом. Сегодня нам доставляет огромное удовольствие отойти от станка или отложить в сторону бухгалтерскую ведомость, чтобы заняться спортом, взяться за книгу или отправиться в путешествие. В тот день, когда никакая работа не будет прерывать наш досуг, над нами нависнет угроза скуки.

— Придется к этому приспособиться, — сказал он. — Чтобы занять всех людей в стране, где почти все будут делать машины, необходимо все больше и больше сокращать рабочий день. Иначе возникнет вынужденный досуг, то есть безработица. Кстати, разве в прошлом не было целых народов, состоящих из праздных людей? Там все делали не машины, а рабы, владельцы же их становились Платонами и Сенеками. А разве средневековый рыцарь ходил на службу? Да и совсем недавно, в XIX и в начале XX века, высшее общество представляло собой кучку бездельников, отнюдь не жалующихся на жизнь. Чем заняты все эти светские люди в цилиндрах, описанные Прустом, кроме обедов в клубе да ужинов у любовниц? Если прежде такой образ жизни вполне устраивал меньшинство, почему бы в будущем ему не стать достоянием всего народа?

— В вашем парадоксе есть доля истины, — ответил я. — В самом деле, средневековый рыцарь посвящал время охоте, битвам и поклонению даме сердца, а грек времен Перикла — философии, легкой атлетике и политике. Я допускаю, что продолжительный досуг перевоспитает людей нашего времени и привьет им вкус к достойному времяпрепровождению. Как-то раз меня попросили надписать мои книги в заводской библиотеке. Любознательность рабочих и работниц, их тяга к культуре живо тронули меня. Дешевые издания открывают народным массам доступ к творениям классиков и, несомненно, в чем-то изменяют их жизнь. Но если не хлебом единым жив человек, то и не чтением единым. Боюсь, его одолеет скука, а скука — мать войны.

Он пожал плечами.

— Ваши опасения, — сказал он, — в наше время смешны. Войны больше не будет; все знают, что это слишком опасно... Мы требуем права на лень. Разве это не естественное состояние первобытных народов в теплых странах? В наши дни благодаря центральному отоплению все страны стали теплыми. Вы раз сто писали, что только досуг создает питательную среду для любви-страсти и психологического анализа. Почему же то, что было верно в XVII веке, перестало быть верным в веке XX? На протяжении большей части жизни любовь — самый приятный способ препровождения времени.

— Конечно, но для расцвета любви-страсти, любви-чувства нужен был определенный моральный климат, складывавшийся под влиянием религиозных запретов, уважения к женщине, целомудренного языка. Сегодня, как вы мне сами сказали, большая часть молодежи не верит в бога, верующее меньшинство находит возможность договориться с небесами. О каком уважении к женщине может идти речь, когда она демонстрирует свою наготу на пляже, на экране, на сцене. Покров тайны сорван раз и навсегда. Что же касается целомудренного языка, то уж и не знаю, где его искать. Все говорят всё, включая самые грубые слова. Чтобы избежать насмешек, самые робкие романисты считают своим долгом называть не только кошку кошкой, но каждый орган человеческого тела его лаконичным непечатным наименованием. В результате любовь сводится к играм в постели, на диване или на траве.

— Приятным играм.

— Приятным, но однообразным. Тысяча три любовницы искушают того, кто еще не знал женщин или знал их мало. Начиная с тридцатой появляются отвращение и скука.

— Я не согласен с вами, — сказал он. — Физическая любовь -искусство, требующее постоянной тренировки. Фантазия и изощренность помогают достичь в нем высокого мастерства.

— В один прекрасный день изнеженное и развращенное общество, прогнив окончательно, рухнет. История Древнего Востока, античности — прекрасные тому примеры. Половые органы даны нам, чтобы продолжать род, вдобавок половой акт доставляет нам немалое удовольствие. Но позвольте только этой тяге к удовольствию полностью подчинить себе жизнь тела и духа, и она убьет вас.

— Чудесная смерть.

— Отдельный человек может так говорить, но целый народ — нет. Он обязан — и склонен — дорожить своей жизнью. Да и отдельный человек тоже... «Душа развратника, — говорил Монтескье, — презирает его тело». Ему вторит Ален: «Разврат — это крушение любви, как жестокость — крушение честолюбия».

— Все эти слова для меня пустой звук, — сказал он. — Обилие увлечений — не разврат, а просто обновление удовольствия путем смены партнера. Вы же сами цитировали Гёте: «Всякое начало любезно сердцу». Я мечтаю, чтобы вся моя жизнь состояла из начал.

— Вы увидите, что это непросто. Пора начал проходит. Я верю, что любовь украсит ваш досуг, но не думаю, что она заменит вам все. Тяга к искусству, спорту, путешествиям гораздо долговечнее.

На этом я прощаюсь с моим гостем и возвращаюсь к вам, чтобы посоветовать вам смолоду выбрать какой-нибудь вид спорта и овладеть им в совершенстве. Благодаря этому вы вступите в братство, объединяющее народы, расы, классы. Если вы прыгаете с шестом выше чем на пять метров, если вы пробегаете стометровку за десять с небольшим секунд, вы становитесь членом самого закрытого из клубов. Хорошо играя в теннис, футбол, регби, вы едва ли не в любом уголке земли будете чувствовать себя как дома. Спорт — бескорыстная деятельность, которая чудесно заполняет свободное время. Спортивные игры на воде и на берегу придадут в ваших глазах новое очарование горам, морю и женщинам.

Нужно ли вам заниматься каким-нибудь искусством? Искусство — не игра, самое великое искусство является одновременно и самым серьезным. Оно дарит душе свободу и покой. Искусство даст вам то, в чем отказывает жизнь, — мир, «внятный не разуму, а чувствам». Самый лютый враг душевного равновесия — воображение. Оно рисует нам будущее, полное невзгод и опасностей. Оно будит воспоминание о прошлом, погружая нас в пустые грезы о том, что могло бы случиться — и не случилось. Искусство заворожит вас зрелищами, неподвластными вашему воображению. Общение с госпожой Бовари совершенно безопасно, вам не надо ни уличать, ни спасать ее. На сцене вы увидите людей безумных, неблагодарных, жалких. В жизни их драмы выбили бы вас из колеи. Сидя в зрительном зале, вы мирно наблюдаете за ними и очищаетесь от своих страстей. Искусство предлагает духу то, в чем жизнь ему отказывает: единство созерцания и душевного спокойствия.

Вы сказали мне, что кино — прекрасное искусство; согласен. Нельзя сказать, чтобы оно часто радовало зрителей шедеврами. Есть масса посредственных и даже плохих фильмов. Но то же можно сказать и о книгах. Мне случалось пережить в кино большое потрясение («Улица»[14], «Короткая встреча»[14], «Непоседа»), иногда у меня захватывало дух от неожиданности («В прошлом году в Мариенбаде»[14], «Клео от пяти до семи»[14], «Земляничная поляна»[14]). Видел я и кинокомедии, не уступающие лучшим театральным постановкам: «Положение обязывает»[14], «Все или ничего»[14]. Такие фильмы доказывают, что кино в самом деле прекрасное искусство, пожалуй, оно лучше всего отвлекает нас от наших собственных забот и тревог. Вы полагаете, что в будущем появятся кинорежиссеры, которые займут в истории искусств такое же место, как писатели и драматурги. Почему бы и нет?

Что касается телевидения, оно могло бы оказать вам и вашим сверстникам неоценимые услуги. Этот маленький экран даст вам возможность высказать то, что вы чувствуете, миллионам зрителей. Какой удобный случай и какое сильное искушение! Быть может культура чувств и образ мыслей ваших потомков зависят от того, как вы используете это чудесное средство обучения. Уже сейчас в каждой (или почти в каждой) семье каждый вечер люди включают телевизор, смотрят, слушают, обсуждают увиденное и услышанное. Уже сейчас часть свободного времени люди проводят перед голубым экраном. Уже сейчас очевидно, что повсюду телевидение объединяет людей независимо от их пола, класса и даже национальности. Ах! если бы я был так же молод, как вы, я бы занялся этим искусством, вернее, попытался бы превратить его в искусство. Создать во Франции телевидение, достойное Мольера и Бальзака, — да, этому стоит посвятить жизнь. Вот это была бы пирамида!

Роль массовой культуры будет неуклонно возрастать. Она царит «там, где не властны ни работа, ни праздники, ни семья... Суррогатом великих ценностей становятся великие суррогаты» (Эдгар Морен[15]). Не зарабатывая больше хлеб в поте лица своего, часть человечества превращается в соглядатаев. Мужчины предпочитают проявлять свое мужское достоинство, глядя спортивные передачи да гангстерские фильмы. По правде говоря, я побаиваюсь, как бы насилие в искусстве не породило насилие в жизни. Роман «Так дерутся мужчины» претворился в жизнь, Джеймс Бонд вдохновляет вооруженные ограбления. В чести только молодежь. Стариков ни в грош не ставят, и им приходится молодиться. «Джеймс Дин — Шелли массовой культуры»[15]. Лично я думаю, что все возрасты жизни имеют право на уважение. И общество, где не почитают стариков, и общество, где не любят молодежь, равно несовершенны.

Общество изобилия

Прежде чем пойти дальше, я хочу вернуться к спору с вашим ровесником. «Добродетели, которые вы проповедуете, — говорил он мне, — имели, быть может, смысл в ту эпоху, когда человеку, чтобы выжить, приходилось трудиться не покладая рук, в эпоху, когда всего не хватало, когда изобилие было привилегией одного класса. Однако мы надеемся, что уже завтра все будут жить безбедно, женщины получат возможность не работать, мужчины — выходить на пенсию в пятьдесят или даже в сорок лет. Мы надеемся, что наше поколение избавится от всех ваших предрассудков, всех ваших традиций, всех ваших угрызений совести, потому что добьется самой последней свободы — свободы роскоши».

Да, все это мне известно, я читал книгу знаменитого американского профессора Гэлбрейта «Общество изобилия»[16]. Он утверждает, что в Соединенных Штатах число граждан, которым не хватает пищи, одежды, жилья, с каждым днем сокращается. Островки бедности все еще существуют? Они вотвот исчезнут. Уже и сейчас образы жизни различных классов приближаются друг к другу. Богатые больше не смеют (и не желают) выставлять свое богатство напоказ. Наоборот, они предпочитают вести подчеркнуто богемный образ жизни. (В Париже молодые, да и не очень молодые жители богатых районов — VIII, XVI — валом валят на спектакли из жизни низов общества.) У рабочего и среднего служащего есть машина, приличная квартира, телевизор. Рабочий перестал быть отверженным, который, прижавшись носом к стеклу, завистливо смотрит с улицы на праздник жизни. Стол у него, быть может, не очень изысканный, но зато сытный и здоровый.

А завтра будет еще лучше. Нас уверяют, что общество достигнет такого изобилия, что сможет прокормить нетрудоспособных и неудачливых. Проблема уже не в том, чтобы производить то, что требует потребитель, но в том, чтобы убедить последнего потребить всю продукцию. Доказательство тому -расцвет рекламы. Чтобы пробудить аппетит у пещерных людей или индейских племен, не было нужды в рекламе. А в наши дни тому, кто не хочет выпускать товары себе в убыток, приходится соблазнять покупателей более элегантной машиной, более эротическим бельем, более роскошной обстановкой, короче говоря, искусственно создавать потребности.

Испокон веков считалось, что самое важное для страны — выпуск продукции. Зачем, однако, выпускать предметы обихода, в которых становится все меньше и меньше нужды? Зачем выпускать товары, не пользующиеся спросом, — ведь это ведет к серьезным кризисам. Получается, что в доме у рядового покупателя должны, как в музее, храниться горы сокровищ. У него есть крыша над головой, пища, машина, телевизор? Не имеет значения, пусть изобретает себе новые потребности. Если он их не испытывает, ему поможет реклама. Но разве не очевидно, что, «когда один и тот же механизм удовлетворяет спрос и создает его, личность уподобляется белке в колесе: она силится поспеть за вращением колеса, которое вращается исключительно ее усилиями».

Ваш сверстник полагает, что время, когда компьютеры и машины будут делать все, а мужчины и женщины будут дни и ночи напролет предаваться любовным забавам, спортивным играм и занятиям искусством, не за горами, следовательно, важно уже сейчас сократить рабочий день и снизить пенсионный возраст. Я не согласен с ним. Во-первых, я что-то не вижу, чтобы человечество изнывало от изобилия. Во многих странах царят голод и нищета. Мы, богатые государства, должны оказать слаборазвитым странам серьезную помощь, как из человеколюбия, так и для того, чтобы предотвратить всемирную трагедию. Вот задача, которая еще долго будет поглощать излишки промышленной и сельскохозяйственной продукции.

Пойдем дальше: как можно утверждать, что жители богатых стран не испытывают ни в чем нужды? Мы каждый день читаем о том, что многим людям не хватает жилья (я имею в виду не роскошные виллы, а самые скромные квартиры); что не хватает больниц, а из тех, что есть, одни обветшали, другие плохо оборудованы; что шоссейные дороги уже не отвечают потребностям многочисленных автомобилистов; что классы в школах и лицеях переполнены; что для научных исследований не хватает средств, что радио и телевидение ввиду финансовых затруднений вынуждены сократить свои программы. И это вы называете изобилием? Нам, французам, предстоит еще работать и работать, чтобы достичь такого жизненного уровня, как в Америке; а американцам предстоит еще работать и работать, чтобы их государственные предприятия поднялись до уровня частных; и всем нам, народам, живущим в довольстве, предстоит еще работать и работать, чтобы народы, живущие в нищете, начали жить по-человечески. Не рано ли отказываться от труда и осуждать его основания?

Вначале действовал закон: «В поте лица твоего будешь есть хлеб»[17]. Потом его то и дело стал заменять другой закон: «В поте лица чужого будешь есть хлеб». Вас прельщает закон: «В поте кнопок вычислительной машины будешь пить виски»? Быть может, такой день и настанет. Но до него еще далеко. Запросы людей самых разных слоев общества, особенно молодежи, неуклонно растут. А ведь вы не хуже меня знаете, что разделить можно только то, что имеешь.

Итак, я не думаю, что ваше поколение доживет до двухчасового рабочего дня и пенсии в тридцать лет. И слава богу. Вы имели бы слишком жалкий вид. Я всегда мечтал написать «Путешествие на остров дунасинов» в духе Свифта. Имя этого народа происходит, если верить ученым, от английского слова do nothing [Do nothing — ничегонеделание (англ.)]. Дунасины — «люди, которые ничего не делают». Наука на их острове достигла такого уровня развития, что одинединственный человек может с помощью батальона вычислительных машин руководить всем — выпуском продукции, ее распределением, досугом остальных людей. Этого диктатора я назвал бы Голопоэт*; на сей раз этимология греческая: «тот, кто делает все». Голопоэт ведает всем: политикой, экономикой, искусством. Дунасины проводят свою жизнь, лежа в постели в гигантских клиниках, где поддерживается постоянная температура. Каждое утро машины регистрируют их потребности: медикаменты, белье, пища;

Голопоэт нажимает кнопку — и роботы делают все необходимое. Дунасины то занимаются любовью, то смотрят цветной стереотелевизор. Голопоэт несколько веков держал при себе группу писателей и режиссеров, чтобы поставить на ноги дунасинское телевидение. А теперь компьютер-творец, держа в своей памяти произведения прошлого, создает на их основе все новые и новые варианты, комбинации которых бесконечны. Остается вопрос о дофине. Ведь Голопоэт не бессмертен. Кто придет ему на смену, когда пробьет его час?

Но вернемся к вещам серьезным...

О том, как руководить людьми

Я уже спрашивал вас: «Разве вы сможете руководить фабрикой, городом, страной, не зная ученых и их секретов»? А разве сможете вы руководить самими учеными — теоретиками и практиками, — не имея разумных представлений об обязанностях руководителя? Обстоятельства сложились так, что мне какое-то время пришлось быть начальником, и я могу поделиться своим опытом. У вас, человека способного и умного, есть шансы занять ответственный пост. Вы сами почувствуете трудности этого ремесла (ибо это ремесло). Впрочем, рассмотрим сначала иной, тоже вполне достойный вариант: вы не хотите ни «делать карьеру» в том смысле, какой обычно вкладывают в это слово, ни командовать людьми. Если вы занимаете такую позицию, я никогда не брошу в вас камень. Хорошо делать свое дело и наслаждаться жизнью, не ища славы, — один из путей к счастью. Однако это подходит только душам, чуждым всякого честолюбия. Отказываясь от карьеры, человек должен быть твердо уверен в своих силах и не испытывать потребности самоутверждаться в борьбе с соперниками. Прежде чем избрать судьбу безвестного мудреца, убедитесь, что не пожалеете об этом.

Если, напротив, вы решите последовать общему примеру и ринетесь в бой, то вам следует изучить пружины общества. Вы человек незнатный и небогатый. В былые времена вам было бы трудно, почти невозможно пробить себе дорогу. В нашу эпоху громкое имя открывает далеко не все двери, а богатство в начале жизненного пути расслабляет волю и потому не столько помогает, сколько вредит. Зато некоторые дипломы по-прежнему пользуются авторитетом. Оксфорд и Кембридж остаются самыми престижными учебными заведениями Англии. Во Франции наибольшие шансы преуспеть имеют выпускники Политехнической школы и Эколь Нормаль. Чиновники из Министерства финансов, Государственного совета. Коммерческого суда, префектуры образуют мощные корпорации. Именно эти люди стоят во главе государства.

Находятся смельчаки, которые обязаны своей карьерой только себе, но и они окружают себя дипломированными специалистами. Если вы чувствуете в себе задатки ученого, писателя или художника, не вступайте на проторенный путь, идите своей, одному вам известной тропой, которая, быть может, приведет вас на вершину. Если же вы хотите просто сделать карьеру, то не пренебрегайте поддержкой коллег.

Принадлежность к коллективу дает большие преимущества. Известным врачам, крупным политическим деятелям необходимы молодые помощники. Руководитель направляет их и помогает им определиться, более того, он оказывает большое влияние на их мировоззрение. Нередко в ходе работы рождается прекрасная дружба, основанная на почтении и восхищении одной стороны и уважении и доверии другой. Порой начальник становится учителем, но это вещи совершенно разные. Ален был моим учителем; мне не нужно было от него ничего, кроме идей; ему не нужно было от меня ничего, кроме понимания. Крупный руководитель требует большего. Он инстинктивно благоволит к тем, кто преданно ему служит. Преуспевает тот, кто входит в курс всех дел, не говорит лишнего, но может дать по первому требованию необходимую справку. Я знал идеального заведующего канцелярией, идеальную секретаршу. Они были достойны оказанного им доверия. В противном случае они не занимали бы эти должности. «Деловые отношения не неиссякаемый источник, откуда баловень судьбы может пить сколько душе угодно; я сравнил бы их с источником, откуда может пить лишь тот, кто позаботился о подаче воды» (Ален). У незаслуженной благосклонности короткий век.

Тем не менее на первый взгляд путь наверх часто начинается с пустяков. Знакомство завязывается за шахматной доской или за бильярдом. Любой большой начальник много работает и нуждается в разрядке. Тот или та, кто умеет вовремя оторвать его от дела и немного развлечь, быстро становится своим человеком. У того, кто хорошо играет в шахматы или в теннис, умеет охотиться и ловить рыбу или, если начальник человек образованный, может блеснуть в разговоре эрудицией и остроумием, много шансов преуспеть. Но помните: это еще далеко не все. Ни у сильного игрока, ни у очаровательной женщины ничего не получится, если они не умеют работать на совесть. Красивая секретарша нравится больше, чем некрасивая. Но если она пишет с ошибками, забывает о деловых встречах и совершенно не разбирается в том, чем занимается шеф, ее не спасет никакая красота. Не все достойные люди добиваются успеха; никто не добивается успеха, не обладая достоинствами.

Вы человек достойный и довольно быстро сами станете руководителем. Тогда от вас потребуются и другие качества. Во-первых, объективность. Руководитель должен исходить из реального положения вещей и никогда не принимать желаемое за действительное. Он должен судить о ситуации непредвзято. Стоит ему начать смотреть на мир сквозь призму своих страстей — и он пропал. Простой человек может порой быть самолюбивым. Самолюбивый руководитель опасен. Он хочет настоять на своем, не считаясь с фактами. Это невозможно. Будь Жоффр самолюбив, он не отдал бы приказ об отступлении, и французы не выиграли бы сражение на Марне. Настоящий руководитель может идти на обдуманный риск. Кто знает, не раздвинет ли отвага границы возможного? В 1940 году англичанам казалось, что продолжать военные действия — безумие; Черчилль пошел на риск и выиграл[18]. Впрочем, в ту пору промедление было смерти подобно. Такие случаи редки. Промышленник, чьи склады завалены товарами, считает зазорным снизить выпуск продукции, но ничего не поделаешь. Цифры неумолимы. Здесь тоже нужно дать сигнал к отступлению и подождать случая перейти в контратаку.

Однако трезвой и холодной рассудительности мало — руководителю в не меньшей степени нужна пылкая и страстная душа. Он должен быть человеком сильным и волевым, способным воодушевить подчиненных. Если он любит свое дело, если интересы его совпадают с интересами родной страны, армии, в которой он служит, фабрики, которой он управляет, его беззаветная преданность передастся всем его сотрудникам. Собранный и решительный, как ученый, ставящий важный эксперимент, он отдается исполнению замысла всем своим существом со всем, что есть в нем хорошего и дурного, со всеми своими причудами. Подчиненные любят руководителя за его странности и вспышки гнева, сменяющиеся благодушием, за его резкие отповеди и остроумные шутки. Людям трудно привязаться к абстрактной функции, но они с радостью служат человеку из плоти и крови, если он талантлив. Заняв ответственный пост, продолжайте вести себя естественно. Ваши сотрудники полюбят вас за это еще больше.

Впрочем, такую раскованность можно себе позволить только в узком кругу. С большей частью подчиненных будьте справедливы, требовательны, великодушны настолько, насколько позволяют интересы дела, дружелюбны без панибратства. Между начальником и подчиненными должна существовать дистанция. Стойка «смирно» бывает не только физическая, но и моральная. Если вы заняли ответственный пост совсем юным, держитесь, как держался Бонапарт в Италии[19]. Заставьте себя уважать. Приучите тех, кем вы руководите, к мысли, что полученные от них сведения будут проверены. Вы не можете проконтролировать все (да в этом и нет нужды), но обязательно сделайте выборочную проверку. В чтении смет, балансов, бюджетов есть своя суровая поэзия. Нагрянув неожиданно, можно поймать подчиненных на поразительных оплошностях. Нападение японцев на Пирл-Харбор застигло американских солдат и офицеров врасплох. Ничто не держится само собой. Когда кругом тишь да гладь, самые лучшие работники теряют бдительность. Ваша задача — время от времени преподносить своим сотрудникам здоровые сюрпризы и будить тех, кто начинает клевать носом.

Обходитесь без роскоши и излишеств. Жить в свое удовольствие и пользоваться авторитетом — вещи несовместимые. Вы предпочитаете удовольствие? Дело ваше. Но если вы выбираете авторитет, и те, кто вам подчиняются, и те, кто метит на ваше место, будут пристально следить за вашей жизнью. Вам простят строгость, если вы будете строги и к самому себе. Английский двор соблюдает множество устаревших церемоний, но личная жизнь королевских особ, начиная с королевы Виктории, чаще всего была образцом скромности. Неурядицы в королевской семье ослабляют монархию. Вы не будете королем, но, быть может, станете правителем собственного маленького княжества: учреждения, предприятия. Будьте на высоте положения. Вспоминайте рассказ Киплинга «Человек, который захотел быть королем». Английский солдат благодаря своей храбрости встает во главе индийского племени горцев и властвует над ним безраздельно до тех пор, пока не влюбляется в женщину из этого племени и не делает ее своей наложницей. Тут власти его приходит конец. Его считали полубогом, он оказался всего лишь человеком. Племя изгоняет его.

Вы можете возразить: «Людовик XIV ни в чем себе не отказывал, он устраивал пышные празднества, утопал в роскоши и тем не менее правил долго и счастливо. Напротив, Людовик XVI, образец скромности и супружеской верности, подвергался преследованиям, был оклеветан и наконец казнен». Я отвечу, что причиной бедствий Людовика XVI была Мария Антуанетта. Именно она навлекла на безвольного короля ненависть всего народа. Меж тем эта очаровательная королева предавалась лишь самым невинным развлечениям. Но она имела несчастье жить в эпоху, когда монархия теряла свой престиж, и давала своим панибратством, которое мы с вами только что осудили, поводы к злословию. Любая женщина могла безнаказанно отправиться в маске на бал в Оперу — но не королева. Вы, желающий стать королем, выберите себе достойную королеву.

Женщины

А теперь побеседуем о женщинах. Байрон говорил:

«Невозможно жить ни с ними, ни без них». Без женщин вам жить не придется — вы будете жить с ними.

Я с ранней юности считал, что они дарят мужчине самые острые наслаждения, какие ему суждено изведать в жизни. Я любил первые ростки чувства, первые встречи, первые шаги к сближению, первые уступки, «первые робкие ласки». Бойтесь лишить себя, из застенчивости или нерешительности, подобных воспоминаний. Они прекрасны. Даже на старости лет они по-прежнему вызывают умиление. Кто не испытал юношеской любви, чувствует себя обделенным и никогда не утешится. Совсем не обязательно, чтобы эти любовные идиллии доходили до физической близости. В предвкушении столько прелести, что его стоит продлить. Посвятите вашу юность нежной страсти.

«Страстная любовь нелепа, — пишет Валери. — Это смехотворная выдумка писателей». Монтерлан добавляет: «Разве не об этом я твердил во всех своих произведениях?» И правда, Монтерлан всегда «почитал плотский акт и презирал «сердечные излияния». Я не призываю вас презирать плотский акт — он восхитителен и «так обогащает мужчину» (Валери), но, кроме «сердечных излияний», существует еще подлинное чувство. Возьмите, например, Стендаля, циника, способного, однако, на безумную страсть. Желаю вам быть в любви таким же счастливым, как он.

Вы спрашиваете: «Но смогу ли я понравиться? И главное, смогу ли я понравиться той, которая нравится мне?» Утешайтесь тем, что женщины задают себе те же вопросы. Они хотят нравиться еще больше, чем вы. Утешайтесь тем, что и они не меньше нашего томятся желанием. Тело их ждет ласки, которую хотело бы им подарить наше тело. Если вы хороши собой, неотразимы, вас ждет больше побед, чем надо. Если вы нс таковы, не отчаивайтесь. Есть некрасивые, но приятные своей оригинальностью лица. А главное — человеку галантному женщина простит любое уродство. Помните: почти всем женщинам скучно. Они бесконечно благодарны мужчине, который их развлекает. Я знал одного большого сердцееда, который был страшен как смертный грех. Но если он хотел добиться женщины, то осаждал ее буквально дни и ночи напролет. Он засыпал возлюбленную записками, цветами, тщательно выбранными подарками, свидетельствовавшими о прекрасном знании ее вкусов. Поначалу красавица возмущалась, жаловалась, приказывала ему прекратить. Потом она привыкала к этим сюрпризам и уже не могла без них обойтись. Раньше ее раздражали ночные телефонные звонки, теперь она ждала их с замиранием сердца, тревожилась, если поклонник запаздывал. Сердце ее было покорено. Крепость сдавалась.

Большую роль в вашей личной жизни могут сыграть письма. Да, даже в наше время. Конечно, они верное оружие только для влюбленного, хорошо владеющего пером. Но любовь подсказывает слова, а женщины любят комплименты. Письмо действует сильнее, чем телефонный звонок. Телефонный разговор — всегда импровизация и потому далек от совершенства. Письмо может стать произведением искусства, желания ваши облекаются в нем в совершенную форму. Ваша возлюбленная будет сотни раз с радостью и гордостью перечитывать прекрасную фразу, исполненную любви. В присутствии Роксаны Сирано робеет[20], потому что считает себя уродом, но под маской красавца Кристиана пишет письма, которые готовят почву для штурма и побеждают стыдливость. На самом деле Роксана любит не Кристиана, а автора писем, Сирано. Будьте сами своим Сирано. Покорив женщину, не пренебрегайте ею. Одержав победу, оставайтесь галантны: в этом залог любовного таланта. Я невольно заговорил в рифму, но сказал чистую правду. Повторяю вам, женщины любят, чтобы им уделяли внимание, развлекали беседой. Если этого не будете делать вы, это сделает кто-нибудь другой.

Честолюбец возразит: «У меня нет времени играть в игрушки. Работа и карьера требуют от меня полной отдачи. Женщины по природе своей пожирательницы времени; они, как вы сами говорите, любят бесконечную болтовню. Им нравятся бездельники. Тем хуже для них! Карьера прежде всего». Честолюбец не прав и сам себе вставляет палки в колеса. Карьера? Она в немалой степени зависит от женщин. В того, кто их любит, они вливают силы; того, кого они любят, они окружают почетом. «Моя карьера», — твердит честолюбец, но ведь женщины создают и рушат карьеры. В каком бы государстве вы ни жили, какую бы профессию ни избрали, рядом с могущественным человеком, от которого зависит ваша судьба, всегда есть женщина, к голосу которой он прислушивается, даже если утверждает, что не считается с ее мнением.

И потом, к чертям карьеру! Время, проведенное с женщиной, нельзя считать потерянным. Мужской ум нуждается в общении с женским. Конечно, современные женщины не похожи на женщин моей молодости, они все больше и больше уподобляются мужчинам, но это всего лишь дань пошлой моде. «Они получают такое же образование; они занимаются точными науками, спортом; они имеют право избирать и быть избранными. Обращаться с ними как с низшим полом — своего рода расизм». Я вовсе не советую вам обращаться с ними как с низшим полом, я хочу, чтобы вы обращались с ними как с другим полом. В мое время у женщин были месячные, беременности, климакс. Разве что-нибудь изменилось? Психология определяется физиологией. А физиология почти неизменна...

Огюст Конт видел в женщине эмоциональное, а в мужчине деятельное начало. Наверно, это правда, ибо детей надо любить, утешать, а мужчины -это большие дети, нуждающиеся в «любви и нежной женской ласке». Женщины, говорите вы, имеют право избирать и быть избранными? Конечно. Но только они и в политике ведут себя по-женски. Потому что в них живет «комплекс отца» -зародившийся еще в детстве, когда их отец был главой и опорой семьи. Они хотят видеть во главе государства героя, вызывающего уважение. Не такого, как Джеймс Бонд. Это воплощение агрессивной мужественности оставляет француженок равнодушными. Они любят людей «степенных, солидных»...

Когда женщины борются в рядах той или иной партии, они вкладывают в борьбу всю свою душу. В республиканской Испании была Пасионария. Всякая революция порождает своих вязальщиц[21]. Всякое подпольное движение находит своих прекрасных заговорщиц. Они предаются политике с таким же пылом, как и любви. Это легко понять. Если в государстве нет порядка, женщины первые страдают от этого. Им не хватает молока для детей, мяса для мужей. Поскольку они воспитывают детей в традициях своего родного края, они более консервативны, чем мужчины. В Англии они сохраняют привязанность к королевской семье. Они вовсе не против того, чтобы ими правила женщина. Совсем наоборот. Королевские беременности, роды, свадьбы, трауры трогают их. Физиология роднит их со своей правительницей. Ее жизнь становится частью их семейной жизни. Но они хотят видеть рядом с королевой сильного мужчину. Такого, как принц Альберт, что был рядом с королевой Викторией.

Ваша жена окажет больше влияния на ваши политические взгляды, чем вы на ее. Если у вас не очень твердые убеждения, она обратит вас в свою веру. Она будет медленно и упорно точить вас днем и — по крайней мере в молодости — быстро добиваться своего ночью. Мужчине и в делах, и в политической борьбе приходится считаться с необходимостью. Он постоянно испытывает противодействие законов и обстоятельств. Женщина чувствует себя более свободной. Муж берет на себя сношения с внешним миром.

Итак, бок о бок с вами всегда будет жить существо, совершенно отличное от вас. Поначалу оно преподнесет вам много сюрпризов, порой неприятных, но желание и любовь заставят вас смириться с ними. Со временем вы станете другим человеком и, если вы любите жену, разделите некоторые ее привычки. Поначалу уступая из любви, вы постепенно привыкнете не спорить. Конфликты неизбежны, но неразрешимых конфликтов у дружной супружеской четы не бывает. У вас останутся свои неприкосновенные сокровища: письменный стол, платяной шкаф, иногда машина. В остальном вы предоставите жене полную свободу действий и положитесь на ее инстинкт.

Для женщины не так важны доказательства, как для мужчины; она живет верой. Неважно, в кого — в бога, в близкого человека, в отца или — следствие замещения — в сильного мужчину. И это поможет вам, когда, измученный служебными неприятностями и невезением, вы станете мрачно смотреть на жизнь. «Несчастья, к которым готовишься, никогда не приходят; случается нечто худшее», — говорит мужчина (Жан Ростан). «Бог даст, все образуется», — говорит женщина. «Мужчина постоянно переходит от схватки к схватке. Поэтому он мыслит мощно и лаконично, сразу берет быка за рога. Власть самца похожа на всякую власть: его приговоры обжалованию не подлежат» (Ален). Женщина остается большей оптимисткой, потому что у ее рока человеческое лицо. Ее судьба в руках существа, которое она может обольстить, убедить, растрогать, умолить. Она верит в чудеса, потому что сама творит их.

Конечно, если обстоятельства заставляют женщину играть мужскую роль, если она становится во главе предприятия или даже министерства, она перенимает манеры и образ мыслей мужчин. Но я не уверен, что этот мужской труд приносит ей такое же счастье, как совместная работа с мужем или начальником, которого она уважает. Последние несколько лет много говорят о женщине-личности и женщине-вещи. Древность знала только женщину-вещь. Женщину покупали, как одежду. Пленницы составляли часть добычи, победители делили их между собой. Даже Пенелопа и Андромаха не избежали судьбы женщины-вещи[22]. Если бы Одиссей не вернулся, Пенелопе пришлось бы выйти замуж за одного из женихов или умереть. Женщину-личность породила христианская эпоха. В новое время за женщиной были признаны права суверенной человеческой личности, чью свободу мужчина обязан уважать. Рыцарский идеал ставил женщину выше мужчины. Средневековый паладин гордился тем, что сражается за свою Прекрасную Даму.

На практике, однако, все было не так безоблачно. Не только проститутки и куртизанки, но и жены буржуа и крестьян по-прежнему оставались рабынями мужчин. «Мы воспитываем наших дочерей, как святых, а потом продаем, как молодых кобылиц», — говорила Жорж Санд. Она сама вытерпела в молодости немало унижений от мужа, который ее не стоил, и на всю жизнь сохранила об этом горькую память. Нынче нравы уже не те. Некоторые женщины поговаривают о мужчине-вещи. Приданое, выгодная партия не привлекают так, как раньше, потому что единственное подлинное богатство — работа. В наши дни мало кто живет на средства жены. Девушка, выросшая среди мужчин, может свободно сделать выбор. Она зарабатывает себе на жизнь и вовсе не нуждается в том, чтобы какой-нибудь мужчина поскорее взял ее на содержание.

Однако женщина-вещь не исчезла окончательно. Иные считают, что лучше потрудиться ночью, чем ходить на службу днем. Многие зарабатывают на жизнь, но зарабатывают мало и охотно принимают поддержку мужчины. Некоторые становятся объектом своего рода шантажа. Продавщица зависит от начальника отдела, актриса зависит от продюсера, автора сценария, режиссера. Если мужчина не слишком щепетилен и предлагает женщине сделку, не все находят в себе силы устоять. Такая близость без любви рождает ненависть. Желаю вам побольше душевного благородства. Старайтесь не удерживать женщину помимо ее воли. Счастье не в том, чтобы завоевать тело женщины (слово завоевание передает агрессивность влюбленного), а в том, чтобы стать ее избранником.

Брак

Вы человек современный и в ваши двадцать лет, несомненно, имеете кое-какой опыт в плотской любви. Можно ли не сгорать от желания, когда нет проходу от порнографических фильмов, эротических романов, обнаженных тел? «Бездеятельное желание рождает чуму» (Блейк). Значит, надо действовать, то есть любить. Но ваше поколение решает эту задачу не так, как мое. Во времена моей юности девушек неусыпно стерегли, они сторонились мужчин, боясь беременности и позора, поэтому юноше приходилось выбирать между целомудрием (нелегкий выход из положения), любовью продажных женщин (выход в те времена легкодоступный, но недостойный благородного человека) и любовницей. Юноша проходил школу любви у замужней женщины, которая была старше и опытнее его. В начале 20-х годов прошлого столетия сорокапятилетняя госпожа де Берни пестовала двадцатилетнего Оноре де Бальзака, гений которого не смог бы расцвести без этой любви. В те времена говорили: «Плохо, если молодой человек женится девственником. Когда оба новобрачных ничего не знают и ничего не умеют, они рискуют разочароваться друг в друге и дело может кончиться разводом, а если религия запрещает таковой, брак свяжет на всю жизнь два существа, которые не понимают и не любят друг друга».

Что касается девушек, то хотя они уже не обладали смиренной покорностью мольеровских или бальзаковских простушек (которым отцовская власть навязывала богатого старика или знатного вертопраха), но тем не менее весьма смутно представляли себе плотскую сторону любви. Они делились друг с другом догадками и предположениями, пытались узнать правду, а в результате выходили замуж вслепую, только потому, что жених понравился родителям. Отсюда печальные истории первых брачных ночей, которыми полны пьесы Дюма-сына и романы Мопассана. Если муж действовал неловко и грубо, резкий переход от сентиментальной невинности к правде животной страсти вызывал ужас и смятение, вполне естественные, но от этого не менее мучительные. Мне могут возразить, что так обстояло дело только в буржуазной среде, что молодые крестьянки были лучше осведомлены, что среди рабочих большинство браков заключалось не по расчету, а по любви. Это верно лишь отчасти; нередко случалось так, что молодая служанка выходила замуж за старого фермера, а родителям невесты рабочего был далеко не безразличен его заработок.

Сегодня положение дел изменилось. Самое древнее ремесло мира не исчезло, но в значительной мере утратило популярность и престиж. Нынче во Франции уже не купишь женщину в фирменном салоне, словно пару башмаков... Жилищный кризис привел к кризису адюльтера. Случайные партнеры могут встречаться в гостинице, нo там не так уютно, как дома, и куда более опасно. Приятная обстановка способствовала любви; пошлая обстановка ее убивает. Зато девушки смелее отдаются молодым людям, чем в былые времена. Почему? По многим причинам. Женщина, которая работает и учится, свободна и независима; посещение лекций, занятия спортом, путешествия, отдых в летних лагерях создают почву для общения; общественное мнение стало снисходительнее, родители не так строго следят за девушками, как прежде; женщина теперь может либо избежать нежелательной беременности, либо вырастить ребенка одна. В наши дни многие женщины получили возможность обходиться без материальной помощи со стороны мужчины, им помогает государство». По всем этим причинам многие девушки ведут себя так свободно, как в былые времена вели себя только мужчины...

Вернемся к вам. Жениться или остаться холостяком? Помните Панурга? «—Если вы считаете, что лучше остаться на прежнем положении и перемен не искать, то я предпочел бы не вступать в брак. — Коли так, не женитесь, — сказал Пантагрюэль. — Да, но разве вы хотите, чтобы я влачил свои дни один-одинешенек, без подруги жизни? — возразил Панург. — Ну, ну, женитесь с богом! — сказал Пантагрюэль»[23] [Перевод Н. Любимова.]. Что вам посоветовать? Не стану читать нравоучений. Мораль гуманистическая, но строгая предпишет вам быть верным и преданным, конечно сообразуясь с обстоятельствами и с характером своей возлюбленной. Вы не станете одинаково вести себя с легкомысленной кокеткой и с девушкой, которая в вас души не чает. Короче говоря, я думаю, что после первых, неизбежных ошибок вы выберете женитьбу.

Поначалу вам будет страшновато. И есть от чего. По доброй воле вступая в брак, то есть беря себе в жены одну-единственную женщину и создавая семью, мужчина отказывается от самого дорогого, что дарует ему свобода. «Верность для мужчины — как клетка для тигра. Она противна его природе», — писал Бернард Шоу. Это так. Но если бы все слушались только голоса природы, в мире не осталось бы ничего прекрасного. Никто не шел бы на смерть, защищая слабых и невинных, никто не сидел бы по двенадцать часов в день за письменным столом, чтобы написать роман. Значит ли это, что надо поощрять в себе трусость, жестокость, непостоянство и лень? Всякий более или менее благородный поступок требует самопожертвования. Решиться на него бывает нелегко, но иначе невозможно жить дальше. Когда решение принято, вопрос «Удачен ли мой выбор?» уступает место вопросу «Как построить счастливую жизнь с той, кого я выбрал?». Недаром священник спрашивает у жениха и невесты, согласны ли они стать мужем и женой — ведь без этого нет ни таинства, ни брака.

Нужен ли брак? Возможно ли общество без брака, где детей будут воспитывать сообща и где будет царить сексуальная свобода? Почти вся человеческая история свидетельствует о том, что это невозможно. Брак не является принадлежностью той или иной страны, расы, религии, эпохи. Он один из тех неписаных законов, что коренятся в самой природе человека. «Человеческие детеныши» появляются на свет слабыми, растут долго, нуждаются в том, чтобы старшие передавали им свой опыт и традиции племени -отсюда необходимость создания прочных супружеских пар. Где представителю общины или государства взять материнскую нежность и отцовскую строгость? С другой стороны, «брак — единственная связь, которую время может упрочить» (Ален). Физическое влечение толкает человека на поиски острых ощущений. Непреходящая ценность института брака заключается в том, что он сдерживает непостоянство человеческих страстей постоянством супружеских отношений, поощряемых обществом.

Это последнее обстоятельство особенно важно. Как ни твердо намерение любовников всю жизнь хранить друг другу верность, союз их разрушается, потому что общество восстает против них. Анна Каренина и Вронский искренне любят друг друга, но общество осуждает их, и любовь кончается крахом; Лист и госпожа д'Агу[24] созданы друг для друга, но им приходится расстаться. Если любовники упорствуют, они превращаются в «каторжников любви». Нет ничего менее свободного, чем свободная любовь. Бывают, конечно, исключения, но в этих случаях либо женщина приносила свою жизнь в жертву любимому человеку (Жюльетта Друэ и Виктор Гюго)[25], либо мужчина и женщина предоставляли друг другу полную свободу, и связывали их уже не столько любовные, сколько дружеские, приятельские отношения. Такие пары живут в добром согласии, однако нельзя не признать, что на подобные отношения способны только исключительные натуры. Большинство мужчин и женщин не хотят иметь своими партнерами донжуанов. Итак, брак. Но какой? Мы сказали, что брак сдерживает непостоянство человеческих страстей. Вначале должна быть страсть. Выберите женщину, которая нравится вам и телом, и лицом или по крайней мере не вызывает у вас отвращения. Не обязательно, чтобы ее считали красивой все, важно, чтобы ее чары распространялись на вас. Человек со вкусом может так одеть и причесать дурнушку, что она станет красавицей. В «Воспоминаниях новобрачных» Рене де л'Эсторад выходит замуж за нелюбимого и делает из него человека, достойного ее любви. Впрочем, этот случай еще ничего не доказывает. Рене не могла бы перевоспитать своего мужа, не будь в нем соответствующих задатков. Брак по расчету оборачивается благом только в том случае, если есть надежда превратить его в брак по любви. В противном случае это брак не по рассудку, а по безрассудству. Запомните: доброе сердце, живой ум, общность вкусов важнее, чем прелестное лицо. Писали, что красота сулит счастье, но красота тела без достоинств души обманет ваши надежды.

Правда ли, что однообразие супружеской жизни притупляет желание? Если жена будет вялой и холодной, страсть вскоре уступит место усталости и скуке. Напротив, из привычки вместе переживать минуты наслаждения рождается счастье. «Большая часть мужчин, — говорит доктор ОТрэди*, — практически моногамны. Я хочу сказать, что вопреки легендам, распространяемым эротической литературой, нормальный мужчина далек от того, чтобы желать всех женщин, и похож на те спички, что зажигаются только от своего коробка. Желание у него вызывает лишь определенная женщина, причем в большинстве случаев эта женщина — его собственная жена. Если мы предположим, что для мужа лицо, тело, голос его жены становятся знаками, выражающими самую идею любви, мы легко поймем, что жена волнует его сильнее, чем та или иная случайная женщина, может быть более красивая, но не пробуждающая в нем никаких воспоминаний о проведенных вместе ночах. Для человека, склонного к моногамии, нормальная жизнь возможна лишь в моногамном браке.

Деньги

Презирать деньги легко человеку богатому или тому, кто лишен потребностей. Но есть ли люди, начисто лишенные потребностей? Самая непритязательная старушка должна где-то жить, как-то отапливать свое жилье, что-то есть. Обет бедности дает монах, а не монастырь, да и сам монах не живет святым духом. Я думаю, вы будете нормальным человеком: вам придется содержать жену, детей. Доходы ваши должны несколько превышать расходы, чтобы вы могли откладывать на черный день. Конечно, государство платит пособие по болезни и пенсию по старости. Но ставки здесь самые низкие, а о своей семье вам в любом случае придется заботиться самому.

Зарабатывать деньги — с большим или меньшим успехом — способен каждый, кто владеет каким-либо ремеслом и не увиливает от работы. Куда труднее распорядиться заработанными деньгами! Держать капитал в банке не так уж выгодно. Чтобы жить на ренту, надо иметь огромное состояние. Да к тому же за последние полвека девальвации стали таким частым явлением, что капитал ваш может растаять, как снег на солнце. Что же делать? Покупать акции, поскольку они представляют собой реальную ценность, а когда валютный курс падает, поднимаются в цене? Вас ждет несколько неприятных сюрпризов. Любая, даже самая процветающая отрасль промышленности может внезапно прийти в упадок из-за какого-нибудь изобретения, капризов моды или промахов руководства. У биржи свои перепады настроения, зависящие от политической обстановки; они непредсказуемы. Процентные бумаги, приносящие постоянный доход? Это разумно, особенно учитывая новые законы, но только при твердом валютном курсе. Покупать дома, участки? Еще недавно многие умные люди шли по этому пути, но нынче это не так выгодно, потому что налоги на недвижимое имущество сильно возросли. Коллекционировать картины, книги, антикварные вещи? Это занятие имеет то преимущество, что позволяет совместить приятное с полезным, только найдете ли вы покупателей, если захотите продать свою коллекцию? В эпохи кризисов любителей раритетов становится все меньше, в эпохи революций коллекции конфискуются.

Короче говоря, нечего и мечтать о том, чтобы абсолютно надежно поместить деньги. Но это не значит, что вы не должны стремиться поместить их относительно надежно. Вспомните народную мудрость: «Не кладите все яйца в одну корзину»... Оставьте себе несколько путей к отступлению. Осторожность — вещь похвальная, но нелегкая для человека с ограниченными средствами. Чтобы наполнить несколько корзин, надо иметь много яиц; чтобы прикрыть несколько путей отступления, надо иметь много боеприпасов. Быть может, вы захотите вложить все, что имеете, в какое-либо новое предприятие или научное исследование. Быть может, вы решите, что лучше все поставить на карту в надежде выиграть, чем постепенно проигрывать, играя по маленькой. Во всяком случае, старайтесь, чтобы расходы ваши были меньше доходов. Я говорю, старайтесь, потому что расходы нельзя ужимать до бесконечности, а доходы порой очень сильно колеблются.

Не говорите без крайней необходимости: «На худой конец возьму в долг». Влезать в долги всегда опасно. Самый дружелюбный кредитор станет лютым зверем, если утратит к вам доверие, и дружбе придет конец. Вы первый начнете избегать его, потому что он будет для вас живым укором. Даже если убыток для него не так чувствителен, он не простит вам, что вы его подвели. Самая самоотверженная семья устает давать деньги на несбыточные проекты. Иное дело, если ваше предприятие пойдет в гору. Став человеком опытным и платежеспособным, вы будете вправе прибегать к кредиту. Но не раньше, чем прикинете, какова будет ваша прибыль по самым скромным подсчетам. Никто не застрахован от случайностей, причем чаще всего случайности эти бывают неприятного свойства. Мы так легко обольщаемся, когда речь идет о нашем будущем. Лучше сохранить то, что имеешь, чем идти на риск и все потерять.

Вы скажете: «Это не средство нажить состояние». Совсем наоборот! Да и надо ли наживать состояние? Быть бедным и не иметь самого необходимого -большое несчастье; не меньшее несчастье — родиться богатым. В этом случае человек вырастает, не общаясь понастоящему с другими людьми, не разделяя их трудов, печалей, радостей. Он живет в пустыне, населенной метрдотелями. «Золотая молодежь» часто терпит поражение и впадает в нужду. Люди, которые начали с нуля и сами сколотили свое состояние, более человечны. Они помнят о том, кем они были. Правда, постепенно воспоминания изглаживаются из их памяти. Наступает день, когда они начинают мыслить как богачи. А ведь «новые идеи не рождаются в кварталах, где садятся обедать в белых манишках... Искусства убеждения недостает именно тем, кто в нем нуждается. Они слепы. Они теряют власть, потому что им не хватает знаний. Знания — достояние бедняка». Желаю вам нажить среднее состояние, желаю вам нажить его своим трудом.

Нет ничего дурного в том, чтобы человек — инженер, коммерсант, художник — разбогател благодаря своим способностям и упорству. Напротив. Общество возвращает ему то, что получило от него. Если бы он не внес никакого вклада или вклад его был невелик, конкуренты вытеснили бы его. И в социалистических странах уровень жизни известного композитора или директора завода выше, чем у остальных трудящихся. Впрочем, за исключением нескольких известных киноактеров, пары художников, десятка певцов да двух-трех авторов детективных романов, творческим личностям редко удается сколотить огромное состояние. По большей части крупные состояния создаются по-другому — путем сложных комбинаций и подсчетов, не укладывающихся в мозгу нормального человека. Организация акционерных обществ, слияние предприятий, удачные биржевые сделки, нахождение новых рынков сбыта, приобретение патентов и разнообразные спекуляции и махинации приносят миллиарды. Миллиардер может быть полон добрых намерений, но он теряет ощущение реальности. Успех делает его слишком доверчивым, он расширяет дело, но по воле рока его карточный домик внезапно рушится. Никогда не будьте слишком богаты. Для богача, как для завоевателя, главное — умение вовремя остановиться. Это редкий дар.

Богатство особенно опасно для вас, если вы дорожите способностью к художественному творчеству. Природа творчества такова, что, чем несчастнее и беднее художник, тем выше он воспаряет в своих произведениях. Стал ли бы Бальзак Бальзаком без нищеты, кредиторов, долговой тюрьмы, ростовщиков? За свою нелегкую жизнь ему приходилось сталкиваться с редчайшими человеческими типами, которых богач, надежно охраняемый в своем красивом особняке секретарями и слугами, никогда не узнает. Нужда заставляла его работать. Писал ли бы он по четыре романа в год, создавал ли бы в порыве вдохновения гениальные новеллы за одну ночь, если бы в дверях его не стоял некий страж коммерции, готовый тут же арестовать его, если он не заплатит по тому или иному векселю? Я своими глазами видел, как богатство погубило талант не одного музыканта и художника. Участи этой удается избегнуть лишь тем, кто и разбогатев продолжает трудиться так же, как. во времена бедности. Виктор Гюго владел огромным состоянием и умело распоряжался им, но до гробовой доски жил очень скромно. Бесплодие минует и тех художников, которые, подобно Бальзаку, не успев получить гонорар, тут же с безумной щедростью проматывают его. [...]

 [...]тей тратить деньги в соответствии со своими вкусами. С другой стороны, быть рабом денег низко. Хвалить человека и заискивать перед ним только потому, что он богат, недостойно. Конечно, богатство не мешает человеку быть умным и обаятельным; можно дружить и с богачом, ценя в нем ум и обаяние. Но богатство как таковое не должно вызывать у вас ни любви, ни ненависти. В особенности это касается людей творческого труда: художник может принять (и даже потребовать) плату за свою работу, но он ни в коем случае не должен опускаться до торговли своим талантом. Другая сложная проблема — это деньги в семейных отношениях. Я не могу одобрить отца, который, живя в довольстве, оставляет своих детей прозябать в нужде. Зависть, интриги вокруг наследства рождаются в тех семьях, где голодные волчата кружат вокруг старого разжиревшего волка. Если у вас есть возможность, помогите своим детям встать на ноги. Конечно, в том случае, когда их планы кажутся вам разумными. Если один из них чувствует сильную, непреодолимую тягу к какому-либо роду деятельности, не мешайте ему, пусть даже вкусы его не совпадают с вашими. Родители Бальзака, мелкие буржуа, жаждавшие респектабельности, отнюдь не поощряли склонности сына к литературной деятельности. Однако они дали ему содержание и год времени, чтобы попробовать свои силы. Разве было бы лучше, если бы они его прокляли? Вспомните свою молодость. Но, помогая своим детям, требуйте, чтобы они и сами себе помогали. У них не будет ни твердого характера, ни силы воли, если они не научатся преодолевать препятствия. Птица кормит птенцов из клюва и при этом учит их летать самостоятельно.

Писательский труд

Когда я спросил вас: «Как вы собираетесь строить свою жизнь?», вы ответили: «Быть может, писать». Надо или отбросить «быть может», или отказаться от от этого намерения. Если вы призваны стать писателем, вы станете им во что бы то ни стало. Виктор Гюго с детства хотел быть «Шатобрианом или никем»[26]. Прирожденный писатель пишет, потому что ему есть что сказать и выразить это он может лишь на письме. Если вас притягивает чистый лист бумаги, если вы готовы всем пожертвовать ради того, чтобы поведать миру мысли, которые теснятся у вас в голове, ища выхода, если вы знаете, что будете писать, несмотря на провалы, несмотря на враждебность критиков, если вы, как Пруст, испытываете чувство освобождения и триумфа, когда вам удается одной удачной фразой точно обрисовать человека, предмет или чувство, тогда в добрый час!

Но, вступая на эту стезю, знайте, что вы принимаете постриг и вам всю жизнь придется работать больше, чем человеку любой другой профессии. Когда видишь готовую, целостную и стройную книгу, то кажется, что перед тобой -творение природы. «Госпожа Бовари», «Адольф», «Отец Горио» естественны, как дуб или яблоня. Меж тем они — плоды огромного, невероятного труда. Взгляните на черновые рукописи великого произведения. Сколько перечеркиваний! Сколько вставок! Сколько исправлений в тексте и на полях! Какая странная бахрома листочков, подклеенных к гранкам? Конечно, случается, что в порыве вдохновения автор за ночь «выдает на-гора» целых тридцать страниц. Но какими бы вдохновенными ни были эти пламенные строки, они должны обрести окончательную форму, гладкость. Бывают и счастливые часы, но сколько тяжких дней, когда писатель никак не может выбрать сюжет для нового произведения! Сколько отвергнутых начал! Сколько разочарований в тех случаях, когда автор думал, что растит розу, а вырастил репейник.

Входящие сюда, оставьте не всякую надежду, но всякую лень и всякое тщеславие. Вам придется смотреть на свое творение со стороны, судить его и в случае необходимости осудить. Кроме того, умейте разглядеть его красоты, если они в нем действительно есть. Научиться верно оценивать свои произведения можно, только читая классиков. Вскормленный Чеховым и Кэтрин Мэнсфилд*, вы будете со смирением, порой с надеждой равнять свою прозу по их новеллам. Воспитанный на Бальзаке, Стендале, Прусте, вы будете строги к своим романам. Восхищаясь интеллектуальными фантазиями Свифта и Кафки, вы будете беспристрастно оценивать свои вымыслы. И остерегайтесь принять за новое то, что существует с незапамятных времен. Пример — кому принадлежат слова: «Вы действительно не знаете, за что оказались в этой тюрьме, именуемой жизнью, и за что страдаете, но вы знаете, что процесс...»? Думаете, это Кафка? Ничего подобного, мой дорогой: Виньи! Вот вам урок осторожности. Не советую вам копировать стиль мастеров (хотя Пруст многому научился, пародируя их[27]); если вы обладаете писательским даром, вам и самому не захочется подражать. Вы бессознательно позаимствуете у Толстого манеру представлять героев, у Бальзака — любовь к пространным вступлениям, у Стендаля — пылкую дерзость, но все остальное возьмете у самого себя и сами изготовите свой мед.

Будьте неподкупным судьей своей работы, но бойтесь презирать ее. Раз вы воспитаны на классиках, ваше собственное суждение приобретает большую ценность. Если, закончив произведение и перечитав его, вы найдете его прекрасным, верьте в это, кто бы что ни говорил. К счастью, среди критиков есть люди серьезные, беспристрастные, великодушные, образованные; вы будете прислушиваться к их мнению и считаться с их замечаниями. Но кроме них на вашем пути встретятся — увы! — критики злобные и скупые на похвалы. «Посредственность остается посредственностью и в своем неумении восхищаться». Признаюсь, теплые отзывы могучих умов — Алена, Валери, Робера Кемпа, Эдмона Жалу*, Вирджинии Вулф, Эдмунда Госсе, Десмонда Маккарти (я называю только умерших) — оказали мне в юности большую поддержку. Если вам случается говорить о чужих произведениях, умейте похвалить то, что того заслуживает. Перечитайте чудесную статью Бальзака о «Пармской обители»*. Гений, открывающий другого гения, — эта картина согревает душу, особенно когда вспоминаешь, что в ту пору ни тот, ни другой еще не были в полной мере оценены критикой.

Предположим, что призвание к писательскому труду и умение выражать свои мысли у вас есть. Это прекрасно, но какой род литературы вы изберете? Самые великие умы не сразу нашли себя. Бальзак считал себя драматургом, философом, памфлетистом. Свои первые романы он назвал «настоящим литературным свинством», только успех убедил его в том, что он романист. Будущий великий поэт узнает себя раньше. Байрон, Гюго еще подростками писали прекрасные стихи и знали это. Если человека тянет излить свои ощущения в стихах, если у него есть чувство ритма, это проявится еще до двадцати лет. Осознание себя романистом приходит позднее. Чтобы описать мир, нужен жизненный опыт. Желаю вам жить полной жизнью и избрать в юности профессию, которая столкнет вас с самыми разными людьми. Будущему романисту не помешает сначала заняться другим делом. Он накопит воспоминания. Диккенс был журналистом, Бальзак печатником. Оба прошли через нужду, кредиторов, долговую тюрьму (Диккенс — навещая отца)[28]. Эти несчастья принесли им счастье.

Призвание драматурга, судя по всему, проявляется так же рано, как призвание поэта, но расцветает лишь в благоприятных условиях. Романист, историк творят в своем кабинете или в тиши архива. Драматургу нужны сцена, актеры, зрители. Если ему посчастливится вовремя найти их, он получит возможность попробовать свои силы. Все великие драматурги — дети театра. Мольер был актером и писал для своей труппы;

Шекспир играл сам и строчил шедевры для своих товарищей. Корнель, Расин, Мариво были влюблены в актрис. Драматург — свой человек в мире подмостков и кулис; он знает актерское ремесло и основы режиссуры. Дюма-отец, да и Дюма-сын тоже, разыгрывали комедию в своих романах и даже в своей собственной жизни. Ответы их были репликами, концы глав — концами актов. Гёте открыл свое призвание на представлении театра марионеток; Ануй осознал себя драматургом за кулисами казино. Случается также, что романист становится на склоне лет драматургом под влиянием мудрого режиссера. Так Жироду привела в театр встреча с Жуве[29].

Кем бы вы ни стали — романистом или эссеистом, драматургом или писателем, — будьте терпеливы. Слава — особа капризная и гордая, с ней шутки плохи. Бывает так, что первая же книга приносит шумный успех; бывает и так, что признание приходит не сразу. Но маловероятно, чтобы в наше время гений прошел по земле незамеченным. Столько издателей, столько читателей, столько продюсеров ищут авторов, что полное фиаско талантливого человека стало бы своего рода античудом. Вас оценят по достоинству и, если вы того заслуживаете, будут печатать и ставить. Останется только пройти узкий проход, отделяющий известность от славы. Литературные премии приносят (порой) известность, но это еще не слава. Вовсе нет. Славу приносят либо произведение, получившее всеобщее признание («Прародительница»[30], «Поцелуй, дарованный прокаженному»[30]), либо книга, пьеса, отвечающая настроениям эпохи («Вертер», «Грязные руки»), либо монументальное создание («Люди доброй воли»), либо необычная судьба автора. «Большой Мольн» прославил Ален-Фурнье: читающая публика была потрясена романтическим поклонением героя книги едва знакомой женщине и безвременной гибелью автора. Порой (но это не лучший путь к славе) внимание публики привлекают не литературные достоинства произведения, сами по себе весьма незначительные, а необычный образ жизни автора, его политическая позиция или вызывающая манера поведения. На первый взгляд кажется, что тайны и мистификации способствуют популярности. Однако искусственный успех недолговечен. Рано или поздно справедливость восторжествует. Одно поколение может ошибиться, десять поколений не ошибаются.

Будет ли у вас свой стиль? Это зависит от вас. Стиль — победа личности над природой. Ренуар, Ван Гог и Сера напишут один и тот же пейзаж в трех разных стилях. Без личности нет стиля. Почти всякий человек — личность; трудность в том, чтобы сохранить свою индивидуальность, не став ни банальным, ни легковесным. Чем детальнее и точнее описания, тем больше у автора шансов обрести свой стиль. У философов обычно нет стиля, но философы, которые, как Декарт, Бергсон или Ален, оперируют конкретными примерами и говорят обычным языком, обретают собственный стиль. Порой писатель, сам того не замечая, проходит мимо своего стиля. Пруст в начале своего творчества («Утехи и дни»)[31] искал и не находил себя. Он открыл свой стиль, переводя Рескина, в трудах английского мыслителя мир купался в свете, которого Пруст всегда жаждал. После чего он стал писать не как Рескин, но как настоящий Пруст. Ищите, и вы обрящете себя».

Бал-маскарад

«Ищите, и вы себя обрящете». Да! Вы должны найти себя не только в литературном, но и в человеческом плане, а это не так легко. Я когда-то был близко знаком с великим Пиранделло, в чьих пьесах всегда идет речь о многоликости человека. Я со школьной скамьи, говорил он мне, был одержим мыслью, что неверно описывать человека как цельную личность. В общении с одними людьми мы играем одну роль, в общении с другими — другую. Недаром мы порой страдаем, оказываясь в обществе двух друзей; только с каждым из них по отдельности мы чувствуем себя в своей тарелке. Много семейных драм объясняется тем, что супруги больше не могут играть роль, которая поначалу была взята на себя добровольно. Рядясь в одежды добродетельного семьянина, мужчина выбрал линию поведения, которую не в состоянии продолжать. Единственный выход — сбежать, то есть начать новую жизнь с другой женщиной, для которой он будет играть другую роль, в этот момент более близкую ему... Мысль, что все эти персонажи сливаются в одно-единственное я, — иллюзия!.. Жизнь — это постоянное изменение. Как только движение останавливается, человек старится и умирает. 

Пиранделло был прав. В одном-единственном человеке совмещается сотня разных людей. Хорош он или дурен? И то и другое. Вы знаете это по себе, вы бываете нежным и жестоким, разумным и неистовым, мудрецом и безумцем. Это зависит от обстоятельств, от прочитанной книги, от советчиков, приятелей. Вспомните, например, Шатобриана. В нем жили два человека: один — истово верующий, христианин по рождению и воспитанию, другой — слабовольный грешник, гордец, распутник. Кто из них двоих Шатобриан? Ни тот ни другой. Шатобриан был суммой. Вспомните Наполеона. Какой глава государства был столь же честолюбив? Какой завоеватель был столь же ненасытен? И тем не менее с какой сдержанностью, можно даже сказать, с какой скромностью рассуждал он о себе и своей судьбе! На острове Святой Елены из-под маски императора выглянула душа младшего лейтенанта», студента, мечтающего поселиться в Париже, жить на тридцать су в день и восхищаться игрой Тальма в пьесах Корнеля.[32]

Кто же настоящий Наполеон? Да все. Причем каждый из них был искренним даже в собственных глазах. Ведь мы играем не только перед другими, но и перед собой. Чувства и возраст изменяют нас, подобно тому как лучи прожектора превращают белую пачку балерины в желтую, розовую, голубую. Ваше юное я смеется сегодня над страстями стариков, а ведь и вас ждет то же самое, когда вы доживете до их лет. Свой отпечаток накладывает и профессия. Негодный мальчишка, накануне экзаменов раскроивший кулаком челюсть комиссару полиции, быть может, станет впоследствии министром юстиции или председателем апелляционного суда. Молодой поэт, зло насмехающийся над Французской академией, в один прекрасный день под барабанный бой вступит под ее своды и, пьянея от счастья, обратится к академикам с благодарственной речью.

Итак, в вас дремлют самые разные люди, и если десять, сто из них дадут о себе знать по мере того, как вы будете взрослеть, влюбляться, продвигаться по служебной лестнице, то многие другие так до самого конца и не обнаружат себя. Есть люди, которые с юных лет раз и навсегда избрали себе позу. Иногда эта поза красива. Это поза человека мудрого, сурового, верного, который полностью посвятил себя счастью других людей и отказался от радостей жизни. Однако порой внутренний голос говорит актеру, который играет — и играет с блеском — эту возвышенную роль: «Неужели ты так и будешь всю жизнь ломать комедию? Из тебя с таким же успехом вышел бы и донжуан и циник, стоило только захотеть... Это было бы куда интереснее, а может, и честнее». Вот тут-то человек и начинает подозревать, что прожил жизнь зря, что лишил себя самых больших радостей. А почему? Потому что не решился сорвать со своего лица привычную личину, отражавшую лишь одну из сторон его натуры, единственную, что реализовалась в действительности.

Когда-то я был знаком с очаровательной англичанкой, отличавшейся почти болезненной робостью. Создавалось впечатление, что муж, человек большого ума, совершенно подавил ее. Мужчины, привлеченные ее красотой, настойчиво ухаживали за ней, но ее замкнутость и мнимое равнодушие обескураживали их. Однажды одна знатная дама устроила в своем особняке бал-маскарад. Случилось так, что рядом со мной оказалась прекрасно сложенная молодая женщина. Она не танцевала. Из вежливости я завязал беседу, соседка моя отвечала так смело и остроумно, что совершенно покорила меня, и я не отходил от нее весь вечер. Уверившись в том, что я очарован ее грацией и речами, она засмеялась и приподняла маску. Пораженный, я узнал в ней прелестную молчунью. Маска позволила ей стать другой. Другой, то есть самой собой. Думаю, именно по этой причине балы-маскарады в Опере пользовались некогда огромным успехом. Так приятно забыться и почувствовать себя другим человеком.

Жизнь — маскарад. Надо ли всегда носить одну и ту же маску? Это зависит от маски — и от вас. Если маска вам не идет, если она вам мешает, если вам кажется, что она вынуждает вас играть роль, для которой вы не созданы, попытайтесь заменить ее другой. Их множество. Вот важная маска многообещающего политика; вот маска художника, к которой лучше всего подойдет яркая ковбойка с расстегнутым воротом; а вот маска будущего медика с проницательным взглядом из-под очков. Еще есть время выбирать. Но будьте осторожны! Маска сама станет править бал. Другие маски будут принимать вас за того, кем вы кажетесь. Отправляясь на бал жизни, выберите себе подходящую маску.

Политика

Заниматься ли вам политикой и в какой маске? Равнодушие к политике — тоже одна из форм политической деятельности. Тот, кто не интересуется политикой, как бы говорит: «Мне наплевать на родной город, на родную страну, на весь мир». Такой человек мелко плавает и на первое место всегда ставит соображения личной выгоды и интересы минуты. От политики зависит и его собственная судьба, но ради того, чтобы его оставили в покое, он готов пожертвовать своим благополучием. Его можно сравнить с дохлой собакой, которая то плывет то течению, то кружится на месте в стоячей воде. Но вы-то живой человек, вы поплывете сами в том направлении, в каком сочтете нужным, иными словами, вы будете интересоваться политикой. Не обязательно принимать активное участие в политической борьбе. Единственное, чего я от вас хочу, — это чтобы вы обладали необходимым кругозором, имели собственное мнение, короче говоря, могли играть роль гражданина.

Стремиться ли вам к общественной деятельности? Решайте сами. Все зависит от вашего характера и обстоятельств. Есть люди, к которым подходят слова Аристотеля: «Человек — животное политическое». Если вас влечет борьба, если вы от природы красноречивы, если вы на опыте убедились в своем умении увлечь аудиторию, толпу и, что в наше время гораздо важнее, «произвести впечатление», выступая по телевизору, то почему бы и нет? Мне нравятся люди, пришедшие в политику случайно. Как-то раз один человек был избран мэром большого города, потому что вода у него в ванной шла с перебоями. Он стал искать причину, устранил неполадки и улучшил тем самым водо-снабжение города. С этого началась его карьера.

Эррио, профессор-филолог, на заре своей деятельности гораздо больше думал о мадам Рекамье, чем о лионской мэрии[33]. Обстоятельства, известность, которой он пользовался в родном городе, приятный голос способствовали его избранию мэром. Это стало трамплином. Поскольку он показал себя хорошим администратором большого города, во время войны правительство доверило ему снабжение всей страны. От министра недалеко и до премьер-министра. Если случай поможет вам (а его благосклонность надо заслужить), вы будете идти по жизни от успеха к успеху.

Если представится возможность, стоит ли вам добиваться власти. Ален, красноречивый и целеустремленный мыслитель, блестящий диалектик, один из лучших профессоров Руанского народного университета, имел все основания питать честолюбивые надежды. Но он не давал себе воли, ибо больше всего хотел остаться свободным человеком. Лидеры политических партий, фавориты власть имущих суть также их пленники. Они должны нравиться. Ален об этом не заботился. Кроме того, он считал, что за великими мира сего нужен надзор и поэтому стране нужны рядовые граждане с острым умом. Он хотел быть одним из этих граждан. По той же причине во время первой мировой войны он, добровольцем вступив в армию, отказался от всех нашивок, кроме капральских. Я, как и он, неизменно отвергал все посты, которые мне предлагали, хотя иные из них были и высокими, и почетными. Но эти примеры еще ничего не доказывают, всякому народу нужны активные руководители. Быть может, вы станете одним из них.

Если это произойдет, занимайтесь в первую очередь практической деятельностью. Глава города и даже государства должен следовать завету -меньше слов, больше дела. Расширение сети путей сообщения, оборудование больниц, решение жилищной проблемы, строительство спортплощадок, поддержка театральных коллективов — вот о чем заботится настоящий мэр. Укрепление обороноспособности страны, проведение мудрой внешней политики, контроль над бюджетом, совершенствование налоговой системы, строительство школ, лицеев и университетов для подрастающего поколения, надежное и общедоступное социальное обеспечение, равенство всех граждан перед законом, уважение прав человека — вот о чем заботится мудрое правительство. Вы скажете: «Значит, неважно, правый я или левый?» Этого я не говорил. Но, по-моему, между английским консерватором — сторонником реформ — и английским умеренным лейбористом нет существенной разницы. Обычно во всякой партии есть и благородные люди, и подлецы (о безумцах и чудовищах я не говорю). Это разделение кажется мне более важным, чем деление, в сущности произвольное, на социалистов и радикалов, независимых и народных республиканцев, Народно-республиканское движение и Союз защиты новой республики. Не будьте фанатиком своей партии. Нация едина, процветание каждого связано с процветанием всех. И ультраправые, и ультралевые всегда сами разрушали режим, который прежде защищали.

А главное — не будьте тупым упрямцем, который отказывается выслушать мнение противной стороны. Отмахнуться от тех, кто думает не так, как мы, легче, чем опровергнуть их. В политике невозможно сохранять беспристрастие. Жизнь сделает вас либо консерватором, либо оппозиционером. Но старайтесь оценивать факты без предвзятости. Я знаю многих людей, которые рьяно отстаивают ту или иную меру, если она выдвинута их партией, и безжалостно осуждают ту же самую меру, если ее предлагает противник. Учтите: безумие и ненависть — не двигатели политики. «Величие не в том, чтобы впадать в крайность, но в том, чтобы касаться одновременно двух крайностей и заполнять промежуток между ними» (Паскаль).

Было время, когда никто на Западе не оспаривал парламентский режим. До 1914 года в общем и целом он приносил Франции только добро. Благодаря III Республике мы вступили в первую мировую войну с превосходной армией и могучими союзниками. Одного из деятелей III Республики называли в народе Отцом победы[34]. Продолжение было не столь блестящим. Во многих европейских странах парламентская анархия породила фашизм, диктатуру силы, без зазрения совести попирающую все свободы. Тем временем в России установилась иная, но не менее сильная власть. Пример других стран поколебал шаткое равновесие в общественной жизни французов. В результате разобщенная, раздираемая противоречиями Франция вступила во вторую мировую войну, не имея ни сил, ни веры. После войны в правительство вошло несколько незаурядных людей, но и это не изменило положения дел; в период IV Республики стало очевидно, что, если французы хотят быть уверенными в завтрашнем дне, им необходимы конституционные реформы. Попыткой решить этот вопрос было принятие конституции 1958 года». Как всякая конституция, она может быть использована и во благо, и во зло. Я думаю, что, какова бы она ни была, она вам поможет.

Она укрепила исполнительную власть. Это было необходимо. Технический прогресс изменил производство. Экономика становится все более и более сложной. Следовательно, нужны перспективные планы. Разве можно доверить проведение их в жизнь министрам, пребывающим в постоянном страхе перед отставкой? Мы по-прежнему ратуем за то, чтобы парламент осуществлял контроль над правительством; мы ратуем за то, чтобы депутат оставался посредником между избирателями и властью, а при необходимости — защитником избирателей; мы ратуем за то, чтобы свобода мысли и свобода слова оставались священны; мы ратуем за то, чтобы правительство, не получившее большинства голосов на свободных выборах, уходило в отставку; мы ратуем за то, чтобы все граждане независимо от их происхождения, расы и вероисповедания были равны перед законом; мы ратуем за то, чтобы всякое правительство, не считающееся с мнением большинства, подлежало смещению; но мы ратуем также за то, чтобы это смещение происходило законным путем. Закон о разводе не должен допускать, чтобы пустой каприз разрывал священные узы брака; нс мешало бы оградить каким-нибудь законом от их собственных капризов и парламенты.

«Главная задача правительства на каждом этапе, — писал Жак Рюэф[35], — верно оценить долю прошлого, которую можно сохранить в настоящем, и долю настоящего, которую можно завещать будущему». Это правильная точка зрения, и вы убедитесь в том, как важно сохранять в настоящем довольно большую долю прошлого. Нация не может начать с нуля, отказавшись от всего, что построили предыдущие поколения. Долговечные символы преемственности — архитектурные памятники. Французская революция сохранила Версаль; русская революция сохранила Кремль и Зимний дворец. Реставрация, потом Республика сохранили лучшие учреждения Империи: префектуры. Государственный совет. Университет, Почетный легион. Пусть ваше поколение будет таким же мудрым. Долговечность установления — залог его силы. Привычки, выработанные таким установлением, трудно вырвать с корнем. Старайтесь по возможности уважать традиции. Если вы их отмените, вам придется создать другие, а будут ли они лучше? «Я съел лангуста, но сохранил его панцирь», — говорил Лиоте. Последуйте его примеру, сохраняйте внешнюю арматуру государства, тогда вам будет гораздо легче изменить то, что покажется устаревшим.

Вам не избежать искушения демагогией. Демагог спекулирует на бедах народа и ради того, чтобы победить, обещает удовлетворить все нужды, твердо сознавая, что не в силах сдержать обещания. Подобная ложь может принести кратковременный успех, но за ним всегда следует тяжкое пробуждение, которое влечет за собой либо реакцию (термидор, 18 брюмера), либо, если демагог, несмотря ни на что, пытается удержаться у власти, диктатуру. Так что вас, я думаю, не удивит, что я предостерегаю вас от любых видов демагогии. Случается, конечно, что демагогическая политика приносит успех, но успех этот эфемерен. «Господни мельницы мелют медленно, но верно». Рано или поздно лживые обещания порождают недовольство и бунт. В конечном счете только честные политики одерживают долговечные победы.

Вы часто будете разрываться между компромиссом в интересах дела и бескомпромиссностью во что бы то ни стало. Правоверные сторонники Французской революции отдали ее в руки Барраса, потом Бонапарта.[36] Где равновесие пользы и бескомпромиссности? Конечно, все зависит от обстоятельств, но прежде всего нужно уметь различать бескомпромиссность истинную и ложную.

Педантично следовать той или иной доктрине, не считаясь с фактами, — это уже не бескомпромиссность, а упрямство. Маркс, человек могучего ума, построил свою систему на экономических данных современного ему общества. Живи он сегодня, он первым внес бы в нее изменения. Так же обстоит дело и с политической платформой: никто не станет сегодня отстаивать либерализм в чистом виде. Право на земельную и торговую собственность оспаривается и облагается налогом даже в тех странах, где господствует свободное предпринимательство. Хранить верность системе, которая вступила в конфликт с жизнью, — нe бескомпромиссность, а глупость. Не только бескомпромиссность, но и польза бывает истинная л ложная Исповедуя принцип «чем хуже, тем лучше» и вступая в союз с опаснейшими противниками ради большинства голосов, вы ничего не добьетесь, но лишь поставите себя в ложное положение и утратите всякий авторитет. Нужно думать не только о сегодняшнем, но и о завтрашнем дне.

Разбег

Сколько советов! Даватьто их легко, да следовать им трудно. Но я ведь не требую, чтобы все удавалось вам с самого начала. Нужно относиться к самому себе мягко и бережно. Хороший наездник не заставит брать препятствия усталую или невыезженную лошадь. Он начнет с неторопливой прогулки по лесу, поведет коня шагом, затем мелкой рысью. Когда конь разогреется, наездник пустит его галопом по ровной лужайке. После этого лошадь придет в форму и будет полностью послушна воле всадника.

Сегодня утром вы чувствуете себя усталым. Накануне вы поздно легли либо слишком плотно поели. Вы плохо спали. За окном дождь. Вот-вот пойдет снег, и голова у вас тяжелая. Однако вас ждет куча дел. Послушайте меня: начните с самого простого. Вам тоже требуется разбег. Будьте снисходительны к своему телу и уму.

Я следую этому правилу в своей писательской практике. Если в какой-то день я не очень хорошо себя чувствую, я не берусь за рассказ, который потребовал бы от меня напряжения всех сил. Я открываю книгу и, перечитывая самые любимые страницы, ставлю их себе в пример. Либо берусь за самое легкое из ожидающих меня дел: письмо, статью. Это не потеря времени. Все равно этими делами надо заняться. Сделав их, я освобождаю себе время в будущем.

Гёте давал начинающим авторам сходные советы. Легче, говорил он, написать в порыве вдохновения короткое стихотворение, чем сочинить длинную эпопею. Поэтому на первых порах пишите кратко. Цикл коротких стихотворных импровизаций удастся вам скорее, чем огромная надуманная махина. Гораздо позднее, когда приходят зрелость и профессионализм, одаренный гением сочинитель пишет своего «Фауста».

Ни вы, ни я не напишем «Фауста». Но у нас, как и у всех людей, есть цель, к которой мы стремимся, задача, которую мы хотим выполнить. Будем справедливы к себе. У многих молодых людей, если они не добились успеха с самого начала, появляется тенденция недооценивать себя. «Я никогда не создам ничего стоящего, — говорят они. — У меня не хватит на это ни смелости, ни ума». Они смотрят на более способного товарища и думают: «Везет же ему! Ему все дается без труда».

Бывает, конечно, и так. Я знал одного студента Политехнической школы, который целыми днями бездельничал, барабаня по клавишам пианино, а когда его вызывали к доске, заново открывал математические законы. Но эти чудеса — не правило. Да и что нам известно о чужом труде? Вы же не знаете, какие неудачи постигли другого человека, от каких честолюбивых планов ему пришлось отказаться. Быть может, он тоже стремился как можно быстрее достичь отдаленной цели — просто вам об этом ничего не известно. Потом, умудренный опытом, он стал лучше соразмерять свои силы, выбрал более близкую цель и теперь хорошо делает то, что умеет. Поступайте, как он. Выберите ритм, который вам подходит. Определите, на что вы способны. У каждого человека своя степень совершенства. У лошади одна степень совершенства, у человека — другая, говорил Спиноза. У святого одна степень совершенства, у вас — другая. Тренируйтесь на ровных лужайках. Препятствия вы будете брать позже.

Часто говорят, что молодые люди тщеславны. Это неверно. Многие из них не уверены в своих силах. Те, кто хвастаются или грубят, как правило, страдают комплексом неполноценности. Они пытаются подбодрить себя рассказами о подвигах, которых не совершали. Они разрушают потому, что не умеют созидать. Не цените себя ни слишком высоко, ни слишком низко. Ясно отличайте работу, которая вам по силам, от той, что выше ваших сил. Со временем вы станете более опытным и умелым. Не теряйте веру в себя. И главное — не отзывайтесь о себе дурно. Ведь вам могут поверить.

Не торопитесь. Разжигая в печи огонь, вы сначала поджигаете лучину, с нее пламя перекидывается на сухой хворост. Когда пламя, набрав силу, вздымается вверх и начинает гудеть, вы отваживаетесь подбросить в печь полено. Если и оно в свою очередь занимается, вы отправляете вслед за ним второе. Потом третье — вот вы и разожгли огонь. А если бы вы сразу забросали вашу лучинку толстыми поленьями, она бы погасла. Так и в жизни. Вам надо выполнить какую-то работу? Сначала приготовьте все, что вам потребуется, — это лучина. Потом дайте себе время на разбег — это хворост. А уж потом настанет черед толстых поленьев. Иначе работа никогда не будет сделана...

Я испытал это на себе. Чтобы не оставить без средств к существованию многие семьи, я был вынужден заняться сельским хозяйством. Я обратился за помощью к специалистам. Чего только они мне ни насоветовали: купить целое стадо, разворотить все свои луга, вспахать землю. Дело не заладилось. Меня спасло то, что я зарабатывал на жизнь другим способом. Будь я только землевладельцем, я бы разорился. Почему? Потому что мои консультанты не имели терпения. Стадо увеличивается за счет естественного прироста, годами. Земля что живое существо. Не перегружайте ее сверх меры.

Не переусердствуйте с поленьями. И в любви, кстати, тоже. Если вы вступаете в брак в надежде тотчас зажечь в своей жене пылкую страсть, вы рискуете погасить искру любви. Конечно, если вы еще до свадьбы пылко любили друг друга, достаточно будет лишь поддерживать огонь. Но если брак ваш основан на дружбе, уважении, то несите к домашнему очагу хворост знаков внимания, хорошего настроения, общих вкусов. Постепенно пламя разгорится как следует, и вам можно будет не беспокоиться. Теперь все в порядке. Этого пламени уже не потушить и толстым поленьям страсти. Зажечь огонь в очаге, в любви или в работе — это искусство, требующее сноровки, внимания и терпения.

Подлинная жизнь

Вы спрашивали у меня совета, как вам строить жизнь. Я искренне хотел поделиться с вами своим опытом, но прошу вас не смешивать эти азы житейской мудрости с вещами гораздо более важными. Конечно, надо трудиться; наверное, нужно осознать свою принадлежность к определенному слою общества, что не помешает вам впоследствии стать выше этого; не стоит пренебрегать поддержкой религии; нужно участвовать в политической жизни, поскольку, если обществом не управлять, в нем восторжествует пагубная анархия. Все это верно, но главное — в ином.

Наедине с собой звездным летним вечером загляните себе в душу. Расставьте все по своим местам. Подумайте о тех, кто считает себя великими, о преуспевших и о сверхпреуспевших в жизни, о тех, кто сгибается под тяжестью реликвий и медалей. Вспомните, что под этой сверкающей мишурой, под этими крахмальными манишками всего лишь тела, такие же, как у вас. Да что я говорю? Вовсе не такие. Ведь вы молоды, ваше тело стройно и мускулисто. А они старики; у них толстые животы и вялые мускулы; у них двойной подбородок и дряблая, морщинистая кожа.

Это не мешает иным из них обладать большим умом. Уважайте их возраст и заслуги, но не считайте, что они сделаны из другого, лучшего теста. По большей части они несчастны, недовольны жизнью и жалеют об утраченной юности. Как они ни умны, почти все они, опьяненные собственным напыщенным красноречием, одурманенные системами и отвлеченными понятиями, забыли о подлинной жизни, а это очень опасно. Бели бы они не жили в призрачном мире, созданном их помутившимся разумом, если бы они окунулись в нелегкую повседневную жизнь бедных людей, они сплотились бы, чтобы перестроить мир. Но они полны честолюбия и обид, они разжигают никому не нужные конфликты. Сколько горя приносят они человечеству! Если бы они как следует представляли себе, как юноши бьются в агонии на залитых водой рисовых полях, задыхаются в болотах, они сделали бы все, чтобы предотвратить бессмысленные войны. Но их ослабшие глаза не видят, их уши не слышат. Сколько человеческой крови проливают эти люди!

Всмотритесь — подлинная жизнь рядом с вами. Она в цветах на лужайке; в ящерице, которая греется на солнышке у вас на балконе; в детях, которые с нежностью смотрят на мать; в целующихся влюбленных; во всех этих домишках, где люди пытаются работать, любить, веселиться. Нет ничего важнее этих скромных судеб. Их сумма и составляет человечество. Но людей так легко обмануть. Несколько туманных слов могут довести их до убийств, вражды, ненависти. Употребите всю власть, которой достигнете, на то, чтобы вернуть их к подлинной жизни с ее немудреными радостями и привязанностями.

Да и сами живите подлинной жизнью, а не играйте трагикомическую роль, в которую не очень-то верите. «Жизнь слишком коротка, чтобы позволить себе прожить ее ничтожно».[37]

Заключение в форме диалога

— Ваши советы разумны, но я сильно сомневаюсь, что кто-нибудь им последует.

— Я их не только не навязывал, но даже не предлагал; их у меня попросили.

— Они подходят вашему возрасту, но не молодежи. «Советы стариков, как зимнее солнце — они светят, но не греют».

— Я и сам говорил, что в различные периоды жизни характер, пороки и добродетели человека меняются.

— Вы действительно это сказали, но тогда зачем советовать умеренность тому, кто находится в расцвете молодости? Откуда ему взять мудрость Марка Аврелия, если он кипит желаниями и энергией. Особенно в наше время. Вы не можете не знать, что являетесь современником битников, сердитых молодых людей, «черных курток» и «прово»[37]. На что им ваш стоицизм?

— Он мог бы стать их спасением... Впрочем, я обращался не к ним... Мой Луцилий, мой Натэниэл[37], для которого я пишу, не из числа сердитых молодых людей... Встревоженный? Неуверенный? Пожалуй. Именно тревогу его я и пытался рассеять, говоря о вечном человеке.

— На что ему вечный человек? Он родился в страшное время, когда все рушится; он мучается тоской своей эпохи.

— Тоска не новость. Рене, Вертер, Адольф страдали «болезнью века». Кафка, Брукнер описали «болезнь юности»'. Всякий раз, когда после бурного периода революций и войн наступает относительное спокойствие и внешнее процветание, «дитя века» скучает. Не находя применения своим силам, молодежь разбивает витрины, поджигает автомобили...

— И бранит стариков.

— Ничего хорошего в этом нет. Да и нового тоже. На премьере «Эрнани» юные романтики освистывали лысых классиков и кричали: «Эй, вы, плешивые, по вас плачет гильотина!»

— Они по крайней мере не рвались к власти. Я видел по телевизору, как одна студентка из Амстердама заявила: «Пора отправить на пенсию всех, кто старше тридцати лет».

— Сумасшедшая девчонка. Ее товарищи резко протестовали: «Мы не хотим власти». И слава богу! Голландский народ и не доверил бы им ее. Народная мудрость высоко ценит опыт. Секретарем коммунистической партии не может стать мальчишка.

— Французская революция доверила оружие молодым генералам...

— Но привел к власти Бонапарта старик, Сийес[38].

— Зато сам Бонапарт был молод и тем не менее поражал зрелых мужей своими познаниями и умом.

— Что это доказывает? Что характер важнее, чем возраст. Достоинства не зависят от возраста. Да и сам возраст — понятие относительное. Бывают разочарованные во всем двадцатилетние старики; бывают восьмидесятилетние юноши, молодые душой и телом, полные замыслов.

— Надолго их не хватит.

— «Но время, черт возьми, не главное для дела»[38].

— Я прошу прощения у Мольера и у вас, но время, которым человек располагает, определяет его активность. Чтобы предпринять важные преобразования, надо иметь впереди годы.

— Или воспитать молодежь, способную продолжать начатое. Это-то я и пытался сделать, когда в меру моих скромных сил напоминал достойному юноше истины, которые я считаю непреходящими.

— Как могут истины не быть преходящими, когда все вокруг быстро меняется? Один из ваших коллег сказал, что мы живем в эпоху, когда лейтенант образованнее полковника, потому он учился позже, а за время, отделяющее годы его учения от того времени, когда получал образование полковник, в науке произошел переворот. Чего стоит ваша традиционная мораль, когда технический прогресс изменяет нравы? Как могут взаимоотношения полов остаться прежними, если последствия полового акта перестали быть необратимыми? Как может работа остаться долгом, если автоматизация делает ее лишней? Почему вы хотите, чтобы мораль в двухтысячном году была такой же, как в тысячном? Как молодежи не тревожиться, если она не видит выхода? Что вы ей предлагаете? Вы знаете, что она жаждет приключений. Долгое время ее кумирами были капитаны, путешественники, первооткрыватели; позже мальчишки стали бредить авиацией; еще позже космосом. Но в космос всех не возьмешь. Самого большого бюджета в мире едва хватает, чтобы послать туда пару десятков человек. Что же остается молодежи? Драка и за неимением лучшего бессмысленные и отчаянные бунты.

— Я не согласен с вами. В мире всегда будут приключения для молодежи, которая их достойна. Просто это будут другие приключения. Вы жалеете, что не осталось неоткрытых земель; есть «открытые» земли, о которых мы почти ничего не знаем. Морское дно ждет своих пионеров. А также область наук и искусств. Многое уже открыто? Да, но еще больше остается открыть. Много уже написано? Да, но еще больше остается написать. Организовать дом культуры, научно-исследовательское общество, народный театр — разве это не приключение? Снять в двадцать пять лет, без гроша в кармане, лучший в мире фильм — разве это не приключение? Перестаньте твердить молодежи, что она несчастна; она сделает все необходимое, чтобы стать счастливой. «Лучше, — учил Спиноза, — беседовать с человеком о его свободе, чем о его рабстве». Это особенно справедливо по отношению к человеку молодому, и именно об этом моя книга.

КОММЕНТАРИИ

«Открытое письмо молодому человеку о науке жить» издано парижским издательством «Альбен Мишель» в 1966 г.

[1] Так говорит Вотрен... — Вотрен, Люсьен де Рюбампре -персонажи «Человеческой комедии» Оноре де Бальзака. Приведенный здесь монолог — из романа «Утраченные иллюзии» (1837-1843).

[2] Обе бесконечности Паскаля... — Паскаль, развивая представление о трагичности и хрупкости человеческого бытия, воспользовался математическим понятием «бесконечность»: две бесконечности — это «все» и «ничто»; «человек — ничто по сравнению с бесконечностью, все в сравнении с ничтожеством, середина между всем и ничем» (Паскаль, «Мысли», опубл. в 1669 г.).

[3] Из произведений Мольера мы знаем... Вадиусы и Триссотены... — Вадиус, Триссотен — персонажи комедии Мольера «Ученые женщины» (поставлена в Париже в 1672 г.), представляющие тип «ученых педантов».

[4] Жюль Леметр насмехался над Верленом и Малларме;

Сент-Бёв видел в Бодлере... молодого человека, которому не стоит писать стихи. — Леметр, Жюль (1853-1914) — критик и писатель, преклонялся перед классиками и не признавал символистов, в частности, Верлена (Поль, 1844-1896) и Малларме (Стефан, 1842-1898), стоявших у его истоков. Сент-Бёв, Шарль Опостен (1804-1869), критик и поэт, в своих стихах и критических работах утверждал романтическое искусство и не принимал стихи Бодлера (Шарль, 1821— 1867), провозвестника декаданса. — Бютор, Мишель (р. 1926), Саррот, Натали (р. 1900), Роб-Грийе, Ален (р. 1922), Симон, Клод (р. 1913), Мориак, Клод (р. 1914) — современные французские писатели-романисты, принадлежащие к школе «нового романа».

[5] Флеминг, Александер (1881-1955) — английский микробиолог; открыл пенициллин. Ему посвящена книга А. Моруа «Жизнь Длександера Флеминга» (1959). — Фабр, Жан Анри (1823-1915) — французский энтомолог; один из первых популяризаторов естественных наук.

[6] Палисси, Бернар (1510 - ок. 1590) — французский художник-керамист и естествоиспытатель. Жил в бедности и для обжига своих работ сжег даже собственную мебель. Занимался химией, геологией. Умер в Бастилии.

[7] ...первая встреча Растиньяка с Ветреном... — роман Бальзака «Отец Горио» (1834-1835).

[8] Сен-Симон, ЛучдеРувруа, герцог де (1675-1755) — французский политический деятель и писатель, автор «Мемуаров» (опубл. в 1829-1830) -яркого, местами сатирического шисания придворной жизни времен Людовика XIV и Регентства.

[9] «Замогильные записки» Шатобриана — 1848 г.

[10] Сент-Бёв... «биографии незнакомцев»... — Имеются в виду критические этюды о писателях XVII—XIX вв. («Литературно-критические портреты», 1836-1839) и очерки о писателях Пор-Рояля («История Пор-Рояля», 1840-1859) Сент-Бёва. — «История моей жизни» Жорж Санд — мемуары, написанные d 1854-1855 гг. Дилогия «Консуэло» состоит из романов «Консуэло» (1842) и «Графиня Рудольштадт» (1843).

[11] «Увиденные факты» — сборник очерков Гюго, записки очевидца об исторических событиях, деятелях и современниках; публиковались в конце 30-х — начале 40-х гг. XIX в. — «Письма Дюпюи и Котоне» Мюссе (Альфред де, 1810-1857) — сборник статей на общественно-политические и литературные темы (1836-1837). — Тэн, Ренан — «церковные сторожа от литературы» -Тэн, Ипполит (1828-1893) — французский философ; родоначальник эстетической теории натурализма и основатель культурно-исторической школы. В «Происхождении современной Франции» (опубл. в 1895 г.) отразилось неприятие Тэном Французской революции. Ренан, Жозеф Эрнест (1823-1892) -французский писатель и филолог, автор «Истории происхождения христианства» (1863-1883). «Философские драмы» — «Калибан» (1878), «Живая вода» (1880), «Священник из Неми» (1885), «Жуарская настоятельница» (1886) — проникнуты скепсисом, релятивизмом в вопросах нравственности. Очевидно, Ален называл их «церковными сторожами от литературы», потому что оба они — позитивист Тэн и скептик Ренан — занимали охранительную позицию в отношении современного им буржуазного общества. — ...во времена Второй империи тот (Мериме) стал сенатором. ...Ради красавицы императрицы... закрывал глаза на пороки Империи. — Проспер Мериме (1803-1870) стал сенатором в 1853 г., после провозглашения императором Наполеона III (1852). Супруга Луи-Наполеона, Евгения Монтихо, — испанская танцовщица, с которой Мериме познакомился во время своих путешествий по Испании.

[12] «Да не войдет сюда тот, кто не геометр». — Надпись над входом в Академию Платона. — Бернар, Клод (1813-1878) — французский естествоиспытатель, физиологи патолог. Фундаментальный труд, о котором идет речь, — «Введение в метод экспериментальной медицины» (1865).

[13] Ионеско, Эжен (р. 1912) — современный французский драматург, создатель «авангардистского театра». — «Тельстар» — журнал-обозрение, выпускающий наряду с хроникой и различными обзорами телепрограммы и рекламу телепередач.

[14] «Улица» («Они бродили по дорогам») — фильм Фернандо Феллини, 1954 г., Италия; «Короткая встреча» — фильм Дэвида Лима, 1954 г., Англия; «В прошлом году в Мариенбаде» -сценарий Роб-Грийе, реж. Ален Роде, 1961 г., Франция; «Клео от пяти до семи» — фильм Аньез Варда, 1962 г., Франция; «Земляничная поляна» — фильм Инграма Бергмана, 1957 ., Швеция; «Положение обязывает» — фильм Роберта Фамера, 1949 г., Англия; «Все или ничего» — фильм Роберта Пироша, 1953 г., США.

[15] Морен, Эдгар (р. 1921) — современный французский социолог; особенно интересуется проблемами массовых коммуникаций. — «Джеймс Дин -Шелли массовой культуры». — Джеймс Дин, «парень с индианской фермы», как его называли, — популярнейший американский киноактер 50-х гг., кумир молодежи. Лучший из фильмов Дина — «Бунтовщик без причины» (1955). Бунтарство героя Дина позволяет — в некотором отношении — сопоставить его с романтическим героем лирики Шелли (Перси Биш, 1792-1822). Сближает их и сходство судеб: Дин погиб в автомобильной катастрофе в возрасте 24 лет, Шелли утонул во время бури, когда ему не было и тридцати.

[16] Гэлбрейт, Джон Кеннет (р. 1908) — американский экономист, дипломат времен Кеннеди, писатель; автор многих работ по социологии и экономике капитализма. «Общество изобилия» (1958) — публицистический очерк, в котором развенчивается иллюзия о процветании США.

[17] «В поте лица твоего будешь есть хлеб». — Библия, кн. Бытия, 3, 19. — Голопоэт — от гр. holos — весь, poietes — творец.

[18] В 1940 году англичанам казалось, что продолжать военные действия — безумие; Черчилль пошел на риск и выиграл. — Идея заключения мира с Германией распространялась в некоторых кругах в Англии еще зимой 1940 г. Активными сторонниками восстановления мира с Германией были члены «кливлендской клики» — реакционные политические и государственные деятели. Капитуляция Франции в июне 1940 г. усилила «пацифистские» настроения этих кругов. Однако правительство Черчилля «лучше отражало массовые настроения и совсем не собиралось капитулировать перед гитлеровской Германией» (И. Майский. «Воспоминания советского посла», кн. 2, с. 478).

[19] ...как держался Бонапарт в Италии. — В 1796 г. Директория назначила 27-летнего генерала Наполеона Бонапарта командующим армией, которая должна была вести военные действия в Италии. Наполеон сумел так сплотить, организовать и подчинить своей воле немногочисленную армию, что она вскоре разгромила армии Пьемонта и Австрии.

[20] В присутствии Роксаны Сирано робеет... — Здесь пересказывается сюжет пьесы Ростана (Эдмон, 1868-1918) «Сирано де Бержерак» (1897).

[21] Всякая революция порождает своих вязальщиц. — «Вязальщицы Робеспьера» — так называли женщин из народа, заполнявших галереи революционного трибунала, приветствовавших его приговоры и провожавших повозки с осужденными к Гревской площади: обычно они были с вязаньем в руках.

[22] Даже Пенелопа и Андромаха не избежали судьбы женщины-вещи. — Пенелопа, жена Одиссея, — символ супружеской верности. Андромаха, верная и любящая жена Гектора, потеряв и оплакав мужа и сына, все же выходит замуж за Неоптолема, сына Ахилла («Илиада»).

[23] В наши дни многие женщины получили возможность обходиться без материальной помощи со стороны мужчины, им помогает государство. — Конституция Франции 1946 г. закрепила ряд социально-экономических прав граждан, в том числе и право на материальное обеспечение матери и ребенка. — Помните Панурга? — Если вы считаете... Ну, ну, женитесь с богом! — сказал Пантагрюэль». — Диалог из романа Рабле (Франсуа, 1494-1553) «Гаргантюа и Пантагрюэль» (1552).

[24] Лист и госпожа д'Агу... — В 1833 году Ференц Лист (1811-1886) встретился с французской писательницей д'Агу (Мари де Флавиньи, 1805-1876), творившей под псевдонимом Даниель Стерн. Связь их продолжалась до конца 30-х годов. Это был период творческого расцвета у Листа.

[25] ...женщина приносила свою жизнь в жертву любимому человеку (Жюльетта Друэ и Виктор Гюго)... — См. коммент. к с. 545. — ...говорит доктор ОТрэдч... — доктор 0'Грэди — персонаж романа А. Моруа «Речи доктора ОТрэди» (1922).

[26] Виктор Гюго с детства хотел быть «Шатобрианом или никем». — Эту фразу («Хочу быть Шатобрианом или никем») 14-летний Виктор Гюго записал в своем дневнике в 1816 г. — Мэнсфилд, Кэтрчн (наст. имя Кэтлин Бичем, 1888— 1923) -английская и новозеландская писательница, мастер психологической новеллы.

[27] «Вы действительно не знаете... процесс» — Цитата из произведения Виньи «Рабство и величие солдата» (1835). — ...Пруст многому научился, пародируя их (мастеров)... — М. Пруст издал в 1919 г. написанные им ранее «Подражания и смесь» — сборник пародий на французских классиков. — Жалу, Эдмон (1878-1949) — французский писатель-эссеист и литературный критик. — Перечитайте чудесную статью Бальзака о «Пармской обители». — «Этюд о Бейле» (1840).

[28] Оба прошли через... долговую тюрьму (Диккенс — навещая отца). — Отец Диккенса, портовый чиновник, разорился и попал в долговую тюрьму. Связанные с этим периодом детские впечатления Диккенса нашли отражение в его произведениях (например, в романе «Крошка Доррит», 1857).

[29] Гёте открыл свое призвание... Ануй осознал себя... Жироду... встреча сЖуве. — Гёте рассказал об этом в неоконченном романе «Театральное призвание Вильгельма Мейстера» (1777-1785, опубл. в 1911 г.). Страсть Жана Ануя (р. 1910) к театру возникла в ранней юности: он смотрел все оперетты в Аркашонском казино (его мать была скрипачкой); сам Ануй говорит, что драматурга в нем пробудила премьера «Зигфрида» в Театре на Елисейских полях. Встреча Жана Жироду (1882-1944) с Луи Жуве (1887-1951), актером и режиссером Театра на Елисейских полях, много значила в творческой биографии обоих: замечания и указания Жуве привели к созданию первой драмы Жироду «Зигфрид», постановка которой 3 мая 1928 г. стала событием в театральной жизни Франции. В дальнейшем Жуве ставил почти все драмы Жироду (и после его смерти, в 1945 г., — «Безумную из Шайон»).

[30] «Прародительница» (1923) и «Поцелуй, дарованный прокаженному» (1922) — романы Мориака (Франсуа, 1885-1970), принесшие писателю широкую известность и заставившие говорить о нем как о новом ярком явлении современной литературы; «Грязные руки» (1948) — драма Сартра (Жан Поль, 1905-1980); «Люди доброй воли» — многотомная эпопея Жюля Ромена (наст. имя Луи Фаригуль, 1885-1972), изображающая жизнь Франции в 1908-1933 гг. Автор романа «Большой Мольн» (1913) Ален-Фурнье (наст. имя Анри Фурнье, 1886-1914) погиб 28-летним под Верденом в самом начале первой мировой войны.

[31] Пруст в начале своего творчества («Утехи и дни»)... открыл свой стиль, переводя Рескина — «Утехи и дни» (изд. в 1896 г.) — первый сборник новелл М. Пруста.— Ищите и вы обрящете себя. — Парафраза евангельского текста: «Ищите и обрящете» (Еванг. от Матф., 7, 7).

[32] ...на острове святой Елены из-под маски императора выглянула душа младшего лейтенанта... — Речь идет о произведении Лас Каза (см. коммент. к с. 512).

[33] Эррчо, профессор-филолог, на заре своей деятельности гораздо больше думал о мадам Рекамье, чем о лионской мэрии. — Эдуард Эррио написал исследование «Мадам Рекамье и ее друзья» (1905). Свою политическую карьеру начал с поста мэра города Лиона.

[34] Одного из деятелей III Республики называли в народе Отцом победы. — Вероятно, имеется в виду маршал Петен, слывший до 1940 г. национальным героем, или маршал Фош. — ...принятие конституции 1958 года. — 28 сентября 1958 г. была утверждена новая конституция Франции, которая изменила пропорции исполнительной и законодательной власти в пользу президента. Первым президентом Пятой республики 21 декабря 1958 г. был избран генерал де Голль.

[35] Рюэф, Жак. (р. 1896) — крупный французский финансист и экономист, при де Голле — председатель комитета экспертов по стабилизации франка и подготовке Франции к вступлению в «Общий рынок». — «Господни мельницы мелют медленно, но верно». — Чешская пословица, соответствует русской «Бог правду видит, да не скоро скажет».

[36] Правоверные сторонники Французской революции отдали ее в руки Барраса, потом Бонапарта. — Поль Баррас (1755-1829), депутат Конвента, монтаньяр, один из организаторов термидорианского переворота, бессменный член Директории (с 1795 по 1799), считался «сильным человеком», способным защитить революцию и от якобинцев, и от монархистов, содействовал приходу к власти Наполеона Бонапарта. При подготовке свержения Директории на роль защитника республики от монархии буржуазия выдвинула Бонапарта, пользовавшегося репутацией твердого республиканца.

[37] «Жизнь слишком коротка, чтобы позволить себе прожить ее ничтожно». — Этот афоризм Дизраэли Моруа сделал эпиграфом к своей книге «Жизнь Дизраэли» (1927). — «Право» — молодежная левая группа 60-х гг., состоявшая из множества группировок; в эти годы была также пролетарская молодежная группа «проло». — Мой Луцилий, мой Натэниэл... — «Мой Луцилий!» — обращение, которым начинается каждое письмо в произведении Сенеки «Нравственные пись-ма к Луцилию». Натэниэл — вероятно, мистер Натэниэл Уинкль, подопечный и друг мистера Сэмюэла Пиквика (Чарлз Диккенс. «Посмертные записки Пиквикского клуба», 1837). — Брукнер описал «болезнь юности»... — Брукнер, Фер-динанд (наст. имя Теодор Таггер, 1891-1958) — австрийский писатель, драматург, автор драмы «Болезнь юности» (1929), драматической трилогии «Молодежь двух войн» (1947) и других драматических произведений.

[38] Но привел к власти Бонапарта старик, Сийес. — Аббат Сийес (Эмманюэль Жозеф, 1748-1836), деятель Великой Французской революции, идеолог буржуазии, в годы якобинской диктатуры — руководитель «болота» в Конвенте, после 7 термидора — член Комитета общественного спасения; в 1799 г., будучи членом Директории, участвовал в заговоре 18 брюмера и выработке конституции, которая учредила Консулат и обеспечила Наполеону всю полноту власти. Вскоре после этого Наполеон отстранил Сийеса от политической деятельности. — «Но время, черт возьми, не главное для дела» — «Мизантроп», действие 1, сцена 2.